Андрей Марченко - Литерный эшелон
Попову тут нравилось:
– Хорошо тут у вас! Хорошая рыбалка. Жарко, солнце припекает. Вода теплая, купаться можно… Прям рай земной!
– Купайтесь, – разрешил Грабе. – Если здоровье недорого.
– А чего так?..
– Вода тут холодная. С глубины поднимается… Здесь на мелководье еще туда-сюда. А дальше – запросто судорога может схватить…
– Нет, ну все равно теплее, чем в Петербурге… Загорать можно.
– Это всегда пожалуйста…
По пляжу к ним шел Андрей.
– А, Андрей Михайлович! Совсем забыл поздравить вас со свадебкой! Плодитесь и размножайтесь!
– Спасибо…
– Давайте к нам, рыбу удить?
– Вы же знаете, я не рыболов…
– Ах да, совсем забыл… – улыбнулся Грабе.
Данилин улыбку проигнорировал. Протянул конверт.
– Я сделал снимки, о которых мы говорили…
Грабе открыл конверт, просмотрел фотографии, кивнул, передал их Попову:
– Ну а теперь поговорим о деле…
В Швейцарии
С Горьким Высоковский не сошелся во взглядах.
Незадолго до приезда бывшего ссыльного, на острове начала работать Каприйская рабочая школа, номинально большевистская, но скоро лекторы проявили опасный уклонизм, пытаясь, к примеру, совместить религию и марксизм.
Ленин и Плеханов осудили антипартийную ересь, началась долгая, местами матерная переписка.
Высоковский старался в споры не вмешиваться, но те все равно не проходили мимо. И хотя тело лежало на пляже, у моря, разум все время бурлил, подбирал доводы для очередного спора.
Толку с такого отдыха было немного, и уже через неделю Высоковский засобирался.
– Собираетесь? – спросил Горький – Куда?..
– Да поеду в Швейцарию… На воды…
Но, попав Швейцарию, Высоковский не отправился ни в Лейкербад, знаменитый своими горячими водами, ни в Овронну или Бад Рагац, а остановился в Женеве, где встретился с товарищами по партии.
Те про себя заметили: старик сильно сдал за последнее время.
К старому большевику приставили помощника – парня молодого, совсем недавно приехавшего сюда, бывшего анархиста, перешедшего, впрочем, к большевикам.
Номинально Пашка значился секретарем, но на самом деле был навроде няньки или денщика.
Надо было следить за одеждой, бегать за провиантом готовить обеды. Стряпать Павел совершенно не умел. В этом он честно признался сопартийцам. Тех это ничуть не остановило: на деньги партии купили большую поваренную книгу.
Помогло это не сильно: кушанья получались несносными
Но Высоковский поглощал пищу без жалоб: ему приходилось есть куда более отвратную пищу: баланду на каторге, каши чуть не на машинном масле, сваренные в юности, в мастерских.
Его скорее расстраивало неумение Павла как таковое.
– А что вы вообще умеете, молодой человек? К примеру, можете часы отремонтировать?..
– Ну, я на каторге лес валил, ямы копал.
– Ничего вы не умеете! Я вот прежде чем в партию пойти, слесарил, даже изобретения делал, учился, значит. Думал в политехнический поступать. Но вместо физики и механики увлекся вот политикой…
– А я вот сразу пошел в революцию! – обозлился Павел. – Безо всяких там промежутков. Без потерь времени. И как вы думаете, на какие деньги вы тут живете?.. Это вот такие как я жизнью рисковали в экспроприациях!
– Ну-ну! Не кипятитесь так! Вы все равно учитесь, знания лишние не бывают. Я вам и сам книжечки подберу.
И действительно: старый большевик стал покупать для своего спутника книги, что-то объяснял. Старался говорить словами простыми, понятными, литературу предпочитал цитировать популярную.
Но Пашка для вида пролистывал страницы, кивал, но запоминал мало…
Куда интересней было выбираться с молодыми большевиками за город, палить из револьверов и винтовок. К тому же он увлекся верховой ездой и фехтованием.
Для Высоковского это не оставалось незамеченным.
В кафе, за чашкой кофе и партией в шахматы Петр Мамонович жаловался своему собеседнику – Владимиру Ильичу.
Тот щурился, улыбался, но оставался благосклонным:
– Да не волнуйтесь вы, батенька! Я так полагаю, что ни я, ни тем более вы до торжества коммунистических идей не доживем! И нам а'хиважно подготовить вот таких вот па'ней в том числе. Власть – она подобна некото'ым женщинам, ее надобно б'ать силой.
В институте
Как бы между прочим Гордей Степанович пробормотал.
– Я сегодня прошелся по городу. Надо сказать – народ недоволен.
– Народ?.. – переспросил Грабе.
– Бабы на базаре…
– Разве у нас в городе есть базар? – удивился Грабе.
– Есть. Между городской управой и заводом. Торгуют рыбой и немного зеленью, хотя собираются все более посудачить.
– Что за бардак! Мы же будто привозим все необходимое…
– Это казачки… Для них копаться в земле и торговать также естественно как для казаков воевать, а для нас – дышать…
Беглецкий отмахнулся от этого как от чего-то несущественного:
– Ай, да ну их! Бабы…
– Зря вы так, зря, Михаил Константинович, – пожурил ученого Грабе. – Женщины, известные нам также как бабы – это двигатель цивилизации. Не имея такого развлечения, как прекрасный пол, мужики бы жрали бы горькую и до сих пор не выбрались бы из пещер. Так что все беды от женщин…
Все скосили взгляд на Богачева. Но Семен Васильевич предпочел сидеть молча. Вида при этом был довольно мрачного. По всему было видно: Грабе градоначальник правы, и жена казаку ежедневно добавляет седых волос.
-И что они говорят, Гордей Степанович? – продолжил Грабе.
И градоначальник продолжил:
– Говорят, что город – дрянной, на Дону кладбища и то веселей. Что там у них огородик был, а там капусточка, помидорчики, лучок, сад-огород, коровки, птицы… А тут пустыня, кара господня.
– Обвыкнут?.. – предположил Беглецкий.
В ответ Грабе пожал плечами:
– Может, обвыкнут, а может и нет. Начнут капать на мозги казакам. А условия тут да, не очень… Что станется далее – я и предполагать боюсь. Стреляться начнут. Манатки соберут – и ходу. А то и революцию сообразят. Как говорят сами казаки: буза начнется. Оно нам надо?
Молчание было ему ответом. Все сидящие про себя согласились: буза ни к чему. Определенно ни к чему.
– Надобно что-то решать… Надобно людей занять все же – тем же сельским хозяйством, дури в голове за работой и убавиться…
– А еще говорят, – вспомнил Гордей Степанович. – Что земля здесь дрянь, сухая что порох и даже бурьяны тут не растут.