Майкл Гелприн - Хармонт. Наши дни

Рэдрик протянул руку, затем шагнул вперёд и обнялся с низкорослым.

– Карлик, – сказал он, – можешь называть меня Рыжим. Какое у тебя ко мне дело?

Ричард Г. Нунан, 54 года, представитель поставщиков электронного оборудования при хармонтском филиале Международного института внеземных культур

Ричард потерял счёт опорожнённым бокалам, стопкам и рюмкам. Вечеринка была в разгаре, и то, что за окнами шикарного, доставшегося Дине после смерти отца особняка уже начинало светать, явно никого не смущало.

– А я тебя ищу, Дик, – услышал Ричард весёлый голос Рэдрика за спиной. – Я отсюда сбегаю, ну их всех с их танцульками к чертям. У меня дома выпивка ничуть не хуже, зато не надо отбиваться от вешающихся на шею дамочек. Пойдём? Гута сготовит твой любимый салат с моллюсками. Посидим, да и потолковать надо насчёт того, что делать дальше.

Ричард согласно кивнул. Потолковать и в самом деле было необходимо, и чем скорее, тем лучше. Ему предстоит уговорить Рыжего вытащить из Зоны схороненный Гуталином хабар. Но не спешить с этим: хабар в Зонах на исходе, цены сейчас резко пойдут вверх. Надо составить план, как, когда и что выносить. При умелом подходе Рэд через пару лет станет миллионером. К тому времени и медики, глядишь, что-нибудь придумают, будет чем платить хирургам за операции. Ричард невольно хмыкнул и в который раз удивился, что заботится о Рыжем, словно о себе самом. Особенно удивительным было то, что забоится искренне.

– Спускайся вниз, Дик, – улыбнулся Рэдрик. – Я попрощаюсь с Карликом и тебя догоню.

Ричард скатился по парадной лестнице на первый этаж, принял у дворецкого шляпу и выбрался в сад. Было ещё темно, с верхнего этажа гремела музыка, в десяти шагах от парадного крыльца долговязый расхристанный тип, согнувшись, блевал на элитный розовый куст.

Заложив руки за спину, Ричард посеменил по садовой дорожке к воротам. Прежде всего, надо заручиться согласием Гуты. Вдвоём они рыжего дурака уговорят. Клятву он давал, видите ли, кто сейчас соблюдает клятвы. К тому же покойнику. К тому же неизвестно, успел ли Рыжий поклясться, говорит, что и сам не уверен. Ладно, так или иначе…

– Дик, – прервал размышления голос Рыжего.

Ричард обернулся. Рэдрик размашисто шагал по садовой дорожке к нему, но внезапно остановился, словно споткнувшись, и замер. Ричард сморгнул. Дружеская улыбка слетела у Рыжего с лица, опустив глаза, тот едва ли не с ужасом разглядывал ладонь левой руки.

– Что с тобой? – обеспокоенно спросил Ричард. – Выпил лишнего?

Рэдрик не ответил, и Ричард почувствовал, что секунду назад случилось нечто страшное, непоправимое, и это непоправимое сейчас обрушится на него. Он осторожно отступил назад, лихорадочно пытаясь сообразить, что же произошло, и сообразить ему не удавалось.

– А ведь это ты, Дик, – медленно сказал Рэдрик.

Из ладони его полыхнуло кроваво-алым, словно заработал аварийный фонарь.

– Что «я»?

Рэдрик шагнул вперёд. Хищное конопатое лицо его закаменело.

– В тот день, когда меня сцапали в «Боржче» вместе с Эрни. Утром Костлявый спросил, с кем я встречался у «Метрополя» до того, как идти к нему. Я не ответил, но встречался я в то утро с тобой. И про шар знали только Стервятник и ты. И теперь. Это ведь ты организовал всё дело? Мне и раньше намекали, что закладывать, кроме тебя, некому. А Эрни однажды напрямую сказал, в камере, и я, дурак, с ходу влепил ему по роже.

Ричард молчал, он не в силах был выговорить ни слова. Смерть в упор смотрела на него глазами человека, который называл его другом. И которого он называл другом, да и считал другом, несмотря ни на что.

– Тебе нечего сказать, Дик?

Ричард сглотнул. Как тогда, в Сингапуре, мелькнула запоздалая мысль. Мордой об стол, затылком об стену. Но тогда у него был револьвер, тогда спецагенты ещё носили оружие. Но не сейчас. Не пристало ему, с его старательно наработанным имиджем безобидного мальчика на побегушках, который со всеми в прекрасных отношениях и у всех на хорошем счету, таскать с собой ствол. И поэтому сейчас Рыжий попросту убьёт его. Удавит голыми руками.

– Т-ты хватил л-лишнего, Рэд? – запинаясь, выдавил из себя Ричард Г. Нунан. – М-мы ведь с тобой друзья, спроси Г-гуту, спроси кого хочешь, любой т-тебе скажет.

Рэдрик молчал. Долго, очень долго. Потом сказал:

– Мне не надо никого спрашивать, у меня есть советчик, который врать не станет. Ступай, Дик…

– Что? – выдохнул Ричард. – Что ты сказал?

– Ступай. Я отпускаю тебя. Убирайся из города, ты здесь чужой. Ну! Пошёл вон!

Ричард попятился. Повернулся и, ещё не веря, что ему только что подарили жизнь, побежал по садовой дорожке к воротам. Вылетел на бульвар, со всех ног припустил к своему «Пежо». Рухнул на водительское сиденье, трясущимися руками нашарил в кармане «этак», с силой вогнал его в приёмное гнездо и дал по газам.

Свой, чужой, беспорядочно думал он. Свой-чужой. Свой Чужой. Свой. Чужой.

Ежи Квятковски, 14 лет,

учащийся общеобразовательной средней школы

Мистер Барнс, отсвечивая лысиной и поскрипывая мелом, выводил на доске очередную формулу. Ученики прилежно марали бумагу в тетрадях. Ежи, подперев кулаком подбородок, бездумно глядел в окно. Парты вокруг него пустовали: сесть по соседству с хармонтским эмигрантом желающих не нашлось.

Ежи оторвал взгляд от унылого зимнего пейзажа за окном и оглядел затылки одноклассников. Вонючки, привычно подумал он, чистюли слюнявые. Перевёл взгляд на учителя, хмыкнул, с треском выдрал чистый лист из тетради, скомкал и забросил в рот. С минуту ожесточённо жевал, затем выплюнул в ладонь, примерился и запустил мистеру Барнсу в затылок.

– Квятковски! – Учитель развернулся от доски к классу, круглое совиное лицо его побагровело, очки съехали на кончик носа.

– Да, сэр.

– Вон отсюда!

Ежи презрительно скривил губы, небрежно поднялся, закинул на плечо ранец и, припадая на левую, короткую, ногу, двинулся на выход. Одноклассники старательно отводили взгляды, связываться с Ежи Квятковски было чревато.

– Соблаговолите, – голос учителя стал елейным, – поставить в известность отца. Я давно хочу с ним побеседовать насчёт вас.

Ежи плечом толкнул входную дверь. Обернулся на пороге.

– Поставлю, поставлю, – ухмыльнувшись, сказал он. – Отца. Только вряд ли вы станете с ним беседовать. Мы ведь заразные. Или всё же рискнёте?

Мистер Барнс не ответил. Ежи с грохотом захлопнул за собой дверь и похромал по школьному коридору. Невесело усмехнулся, глядя на мемориальную доску, украшающую школьный музей физики. Пять лет назад, будучи в Алингдейле проездом, школу посетил нобелевский лауреат, светило мировой науки доктор Валентин Пильман. Доктор был настолько любезен, что прочитал старшеклассникам лекцию о так называемых артефактах, предметах внеземной цивилизации из хармонтской зоны посещения. Особого интереса лекция не вызвала, старшеклассники, не стесняясь, позёвывали в кулаки. Когда они, наконец, разошлись, оставшийся с нобелевским лауреатом тет-а-тет Ежи Квятковски заявил, что «гидромагнитная ловушка, объект 77-Б», в простонародье называемая «пустышкой», вполне может оказаться, по его мнению, пулемётным диском. В том случае, конечно, если предположить, что стреляет пулемёт эдаким жидким наполнителем. Лауреат стянул с носа очки, протёр чёрные подслеповатые глаза и осведомился, сколько уважаемому собеседнику лет. Затем лауреат уселся за кафедру и предложил Ежи высказать мнение об «объектах К-23», именуемых ещё «чёрными брызгами». Ежи не стал скрывать, что «брызги» ему лично весьма напоминают пули. Беседа затянулась до восьми вечера, и, покидая школу, доктор Пильман просил директора держать его в курсе об успехах молодого человека девяти лет от роду. Тот, изнывая от угодливости, заверил, что всенепременно.