Светлана Тулина - По чужим правилам
А мозг — он такого не любит.
— … ДИНЬ-ДОН…
Рванул один-другой крупный сосуд — и вот тебе готовенький инсульт с последующим параличом и всеми сопутствующими прелестями.
Или, что не лучше — лопнула ко всем чертям пара-другая совсем уж крохотных, ещё в дюжине тромбики засуетились, и вот вам рассеянный склероз с прогрессирующим маразмом и всякими там психозами вкупе, просим любить и жаловать.
Удовольствие то ещё…
— … РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…
Особенно — тем, кто рядом находится…
— … ДИНЬ-ДОН…
Девочка играла с неваляшкой вот уже трое суток.
Не отрываясь от этого милого занятия ни на минуту.
Это — нормально, да?!
Вот уже трое суток милая детская считалочка, прерываемая мрачным ДИНЬ-ДОНОМ, непрерывно транслировалась по внутренней связи — внятно, отчётливо, ритмично.
И ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГРОМКО…
— … ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…
Как ей удалось добраться до динамика и намертво закоротить его — один оракул знает. Психи — они иногда очень изобретательными бывают. И продуманными настолько, что любой нормальный человек ошизеет.
— … ДИНЬ-ДОН…
Просто с ребёнком Марк Червиолле-Енсен ещё бы справился. С трудом и внутренней дрожью — но справился бы. С просто психом — тоже. Ценою множества седых волос и безвозвратно сгоревших нервных клеток, но сумел бы, поскольку дело и раньше имел. Если вести себя с ними, словно с корзиной тухлых яиц, то есть до чрезвычайности нежно и аккуратно, то это срабатывает. Главное — не называть их психами. И обращаться, словно они самые обычные люди, и вся шизня ихняя — вполне нормальное человеческое поведение.
Но — ребёнок, плюс девочка, плюс самого паскудного вида, плюс ещё и сумасшедшая…
Четверо на одного — это уж слишком.
— … ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…
Вот уже трое суток Марк Червиолле-Енсен боролся с превосходящими силами противника.
И, разумеется, проигрывал…
Поначалу он пытался просто вырубить динамик, но так и не сумел даже понять, в чём там, собственно, дело. А сегодня от отчаяния и вообще спалил. А заодно и перепортил половину следящего оборудования, автомеханику на две недели работы.
— … ДИНЬ-ДОН…
Он пытался усыпить её саму.
Поначалу — словами и лаской. Потом — подкупом. Потом — угрозами и силой. И, наконец, уже впадая в мрачные глубины отчаяния и начиная понимать тщетность и суету жизни вселенной вообще и его, Марка Червиолле-Енсена, в частности, — при помощи химии.
— … ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…
Но девочка ещё раз подтвердила диагноз, проявив свойственную всем психам предусмотрительность, и диагност тоже оказался заблокированным.
— … ДИНЬ-ДОН…
Он пытался не обращать внимание…
В конце концов, он же спал в общежитии для студентов под вовсю работающий тивизор или даже при проведении дискотеки на первом этаже, а это что-то да значит, поскольку звукоизоляцией стены студенческой общаги не страдали отроду.
Но и эта затея была обречена на провал, поскольку мощность и тембр динамика внутренней связи были специально рассчитаны опытнейшими специалистами таким образом, чтобы быстро и эффективно разбудить даже спящего после недельного запоя сурка.
— … ПИФ-ПАФ-ОЙ-ЁЙ-ЁЙ…
А сегодня утром он окончательно убедился, что и сам сходит с ума.
Забавно, но это его почти не испугало.
— … ДИНЬ-ДОН…
Ох уж это музыкальное ДИНЬ-ДОН… Тембр действительно самый пакостный. Под такой не поспишь, хоть тресни. Даже если уши зажать. Даже если подушкой накрыться…
— … У-МИ-РА-ЕТ-ЗАЙ-ЧИК-МОЙ…
Гомер врал!
Не видел Одиссей никаких сирен. А если бы видел — только бы его самого и видели, поскольку никакие восковые пробки в ушах против ЭТОГО не помогают, разве что приглушают слегка, но всё равно — слышно…
Марк Червиолле-Енсен знает.
Пробовал.
— … ДИНЬ-ДОН…
Марк вцепился зубами в воротник форменной куртки.
Потянул.
Материя не поддавалась, и он дёрнул, зарычав. Потом дёрнул ещё раз. Всхлипнул. Выплюнул изжёванный воротник.
— … РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…
Сегодня утром он попытался опять включить тиви.
Он пытался это сделать ещё вчера, но вырубил сразу же, как только услышал первую фразу.
— … ДИНЬ-ДОН…
А поначалу вроде бы ничто не предвещало кошмара. Шёл какой-то фильм. Красивый такой фильм, синее море, небо безоблачно, яркое солнце в воде отражается… (Хм-м?.. Ассоциации странные… Ладно, проехали).
Синее море, белый пароход…
Пароход действительно был белым. Правда — не пароход, а изящная древняя яхта, ещё моторная, с убранными по случаю слабого ветра парусами. Старинная, даже без антигравитационого покрытия. И сделанная, кажется, из дерева. То ли фильм в стиле ретро, то ли наоборот — последний писк моды
— … ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…
На ослепительно белой палубе под парусным тентом сидела молодая женщина в белом костюме.
Сидела, облокотясь на лёгкий белый столик, покачивала белой туфлей на стройной ноге, щурила на солнце тёмно серые глаза. Потом обернулась на звук шагов, посмотрела оценивающе и насмешливо прямо в камеру, изогнула капризно красивые яркие губы.
— … ДИНЬ-ДОН…
— Капитан Енсен, сделайте глупость… Ради меня…
Марк Червиолле-Енсен, действительно дослужившийся в медицинском корпусе до субкапитана, взвизгнул и отскочил от тиви, выдернув провод. Потом нашёл в медкаталоге индекс неразбавленного спирта и выпил полстакана залпом.
— … ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…
Он вообще-то не пил. Совсем.
Поэтому после третьего стакана, уже практически утром, сумел себя убедить, что ему просто показалось.
Вернее — послышалось.
Эта сероглазая женщина в белом совсем не то говорила.
Или произошло какое-то дурацкое совпадение — ну ведь бывает же, в самом-то деле!
Правда, для того, чтобы решиться снова включить тиви, понадобился ещё один стакан.
— … ДИНЬ-ДОН…
Шёл боевик, на экране не наблюдалось ни синего моря, ни белой яхты. Рушились здания, взрывались машины, падали тут и там трупы, пули чирикали, словно весенние птички. Пробежал, отстреливаясь, какой-то раненый парень. Короче, Марк совсем было успокоился.
А потом появилась ОНА…
— … ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…
Эта.
В белом которая.
Замотала головой, заломила руки, закричала отчаянно:
— Енсен, Енсен, мы погибли!..
Правда, сейчас она была уже вовсе не в белом, но какая, к дьяволу, разница, если это точно была она?!!
Марк разбил экран каблуком ботинка.
Он не закричал — голоса не стало.