Виктор Тюрин - У каждого своя война

       - Знак? Шлем, сорванный с головы. Чезаре жив?!

       - Насколько я знаю, среди живых его нет.

      Проводив маркиза в кабинет и представив его своей госпоже, я сделал короткий доклад о событиях нынешней ночи. После чего удостоился легкой похвалы и был отпущен небрежным движением изящной ручки. Маркиз остался, так как выяснилось, что у него и графини есть общие знакомые, а значит и общие темы для беседы. Оставив у ее двери охрану, я спустился по лестнице и вышел во двор. Мое появление встретил радостный рев луженых глоток лучников и латников, основательно подогретых вином из подвалов замка. Впрочем, я не возражал - людям надо расслабиться. Звать командиров не было нужды - как только они меня увидели, сразу поспешили ко мне.

      - Сэр, с победой вас!

      - Спасибо! На этом праздник закрывается, у нас на сегодня еще одно неотложное дело.

      Черный Дик криво ухмыльнулся в ответ на мои слова, а Том Егерь, от которого разило свежим перегаром, непроизвольно икнул и прикрыл рот своей ладонью-лопатой.

      Я спросил, оглянувшись на стоящих за моей спиной Джеффри и Игната.

      - Джеффри, все готово для казни?

      - Да, господин.

      - Сообщите всем, что казнь состоится в два часа пополудни. Теперь доложите, какие у нас потери?

      - Семеро убито и девять раненых, сэр - ответил Дик, - из них пятеро убитых и трое раненых - мои люди.

      - Твои люди - отличные бойцы, Дик! Они еще раз показали всем, как умеют сражаться англичане! Но самое главное, что их смерть была не напрасна - она оправдана нашей победой!

      - Вы хорошо сказали, сэр! Я передам ваши слова моим парням.

      - Сколько пленных?

      - Где-то два десятка, сэр!

      Услышав эту цифру, я криво усмехнулся. У меня осталось столько же солдат, способных держать оружие, сколько было захвачено пленных.

      - Том, держи письмо от маркиза. В нем он приказывает своим людям снять осаду. Пусть один из твоих парней переправит его в лагерь противника.

      - Будет сделано, сэр!

      - И еще. Палача нашли?

      - Среди людей Черного Дика, господин. Джон Милтон. Малый из Суссекса. Одно время он был подручным у городского палача.

      - Это тот парень, у кого борода лопатой, а в бою предпочитает секиру?

      - Он, сэр!

      - Сам вызвался?

      - Он столько раз хвастался своим ремеслом, что ему сам Бог велел показать, на что он способен.

       На небе сияло солнце, но особого удовольствия от хорошей погоды, как и от своей победы, я не испытывал. Настроение было испорчено предстоящей казнью. В отличие от собравшихся здесь людей, сцена казни абсолютно не вызывала в моей душе ощущение праздника. Хотя казни в эту эпоху были своего рода спектаклями, с понятным для всех нравоучением: "будешь убивать, грабить или предавать - с тобой случиться то же самое". К тому же муки и страдания преступника в какой-то мере возвышали в своих глазах бедный люд, придавленный нищетой, бесправным положением и налогами.

      Суть предстоящей процедуры была проста: преступник с петлей на шее, закрепленной другим концом за зубец замка, сбрасывался с крепостной стены, которая выступала в роли своеобразного эшафота. Предателей, со связанными сзади руками, сначала выстроили в ряд, а затем поставили на колени. Весь простой народ - старики, женщины и солдаты, сейчас теснились толпой на крепостной стене по левую сторону от преступников, в то время как правая сторона была предоставлена благородной части населения замка. Отдельно стояла графиня в окружении служанок и камеристки. Недалеко от них, с несколько потерянным видом, стоял ее возлюбленный. Чуть дальше находился я, со своими телохранителями и офицерами.

      На лицах зрителей был написан живейший интерес к происходящему. Некоторые из солдат с нездоровым любопытством вглядывались в лица смертников, хотя знали этих людей не один месяц. Если с нашей стороны слышались, время от времени, отдельные реплики, то солдаты и челядь, сбившись в толпу, говорили громко, иные грубо шутили, не стесняясь и не боясь задеть чувства осужденных. Но как только палач закончил надевать петли на шеи обреченным на смерть и отошел в сторону, чтобы освободить место лучнику, взявшему на себя обязанности священника, наступила тишина. Парня выбрали на эту роль из-за того, что он когда-то был служкой в деревенской церкви. С торжественным выражением лица тот стал медленно обходить одного смертника за другим, читая короткую молитву о спасении души, а заканчивал фразой по-латыни, видно оставшейся в его памяти с того времени:

      - Мир вам, дети мои! Аминь! - после чего давал целовать серебряное распятие, взятое им на время из замковой часовни.

      Большая часть осужденных в ожидании смерти, настолько измучила себя мыслями о казни, что сейчас находилась в прострации, походя на бездушных кукол. Ко всему, происходившему вокруг них, они обнаруживали очень слабый интерес, захваченные всепоглощающей мыслью о смерти. Зато два из пяти итальянцев впали в другую крайность. Они громко и истово молились, прервавшись только для того чтобы с особой страстью облобызать распятие, после чего один продолжил свои молитвы, а другой же во всеуслышание стал просить господа Бога простить все его прегрешения. Еще один итальянец выделился из своих соотечественников тем, что не стал целовать крест, а вместо этого вскинул голову и, глядя мне прямо в глаза, крикнул:

      - Я буду ждать тебя в аду, английский пес!

      Это был тот самый часовой, которого был наказан мною за сон на посту, он же и стал организатором заговора.

      За процедурой казни наблюдали не только мы, но и вся герцогская армия, привлеченная столь увлекательным для них зрелищем. После того как офицеры получили письмо от маркиза, наступило перемирие, благодаря которому войско герцога сейчас беспорядочно толпилось по другую сторону рва. Я смотрел на оживленные лица солдат противника и подумал, что для большинства ярким пятном в памяти останется именно сцена казни, на фоне ничем не примечательных трех недель осады.

      Солдат, изображавший священника, обошел всех приговоренных и отдал распятие одному из своих товарищей. Затем подошел к первому из заговорщиков, возле которого уже стоял палач. Они помогли ему встать на ноги, после чего палач подтащил того к краю стены и выжидающе посмотрел на меня. Я махнул рукой. Казненный, стоя на краю высокой стены, очнулся от своего забытья и дико закричал. Сильный удар в спину оборвал истошный вопль. Новый крик не успел еще набрать силу, как петля, захлестнув шею, оборвала вопль. Тело с тяжелым шлепком врезалось в стену, пару раз подпрыгнуло на спружинившей веревке, после чего осталось висеть почти неподвижно, слегка покачиваясь. Толпа тут же качнулась к краю стены, а в следующий миг воздух взорвался от криков, свиста и грубых шуток. Я бросил искоса взгляд на юную графиню. Судя по ее порозовевшим щечкам и прерывистому дыханию, она была взволнована, но держала себя в руках, в отличие от ее служанок, которые выражали свои чувства с детской непосредственностью, громко ахая и всплескивая руками. Ее избранник старался выглядеть невозмутимо, но ему это плохо удавалось. Бледный как полотно, он учащенно дышал, часто сглатывая слюну.