Фантастика 2024-179 - Руслан Ряфатевич Агишев
К счастью, «профессор» оказался отходчив. Он еще ворчал и гневно кривился, но чувствовалось, что запал ярости у него уже прошел. Повезло, мысленно перекрестился Мелехов. Любой другой дворянин бы поизгалялся, а потом все равно пошел в суд.
— Господин Фельми, я немедленно займусь этим вопросом. Мы обязательно во всем разберемся, — жандарм тут же принял самый воинственный вид, какой только смог изобразить. Не дай бок этот «профессор» усомнится и пойдет жаловаться. — В самые быстрые сроки отыщем этого чертового мерзавца и самым строгим образом его накажем.
— Хорошо, очень хорошо, — повторял Фельми, уже совсем остынув. — Непременно накажите. Ведь, этот юноша наш новый гимназист. Вы ведь знаете, что судьбу каждого гимназиста отслеживает канцелярия императора? А значит, и этот случай может быть «взят на карандаш».
Мелехову, вроде бы вздохнувшему с облегчением, снова стало худо. Теперь еще и императора сюда приплели. Господи, за что ему такое⁈ Вот же он дурак, вляпавшись в это дело по самые уши!
— Я немедленно пойду и поговорю с ним. Может он что-то запомнил и сможет рассказать, — жандарм решительно двинулся в сторону палаты с открытой дверью и парой встревоженных сестер милосердия рядом. — Сейчас все разузнаем.
На полпути краем глаза он заметил какого-то странного мужчину, со скучающим видом подпиравшего стену. Вроде бы ничего не обычного, но его вид все равно привлекал внимание. Этот человек был каким-то невзрачным, словно холодным, пустым. И еще Мелехову показалось, что он его уже встречал.
— Черт с ним! — буркнул он, махнув рукой. В другой раз он бы обязательно подошел ближе. Но сейчас было совсем не до этого. Над его шеей, считай, висел меч палача, который вот-вот должен упасть. — Сейчас пацан важнее.
И когда до палаты осталось пара шагов, не больше, вдруг раздался громкий жалобный крик.
— Рафи⁈ Рафи, ты где?
Григорий даже вздрогнул от неожиданности, дернув головой сначала в одну, потом в другую сторону.
— Рафи, черт тебя дери⁈ Где ты?
Кричали из той самой палаты, где лежал этот мальчишка! Мелехов с места рванул так, что шапка с головы свалилась. В руке сам собой оказался револьвер со взведенным курком. Осталось только направить оружие в цель и дернуть за курок. К счастью, в палате, куда он ворвался, как лев, не было никаких врагов.
— Рафи⁈ Рафи⁈ Где ты? — в небольшой комнатушке с одним крошечным окошком стояла узкая железная кровать, на которой металось худое тельце подростка. С головой, перемотанной покрасневшими бинтами, юнец напоминал раненного в бою солдата. — Я один? Я остался один…
Григорий быстро осмотрел комнатку, но так ничего опасного и не нашел. Значит, кричал больной.
— Чего это с ним? — заметив у двери пожилого мужчину в сером халате с неимоверно усталым лицом, Мелехов кивнул на больного. — Умом тронулся что ли?
Доктор пожал плечами.
— Без сознания он. Бредит. Видите, как его голову разворошило колесом. А по поводу ума все может быть, господин вахмистр. Сия материя, как говорил великий Пирогов, есть большая тайна природы, которую нам еще только предстоит разгадать. Может сей малец в этот самый момент видит красочные сны о далеких странах, а может уже превратился в идиота. Поживем — увидим, — философски закончил он, снова пожимая плечами. — Сегодня или завтра точно ясно будет. Очнется в ясном уме — хорошо, нет — будет всю жизнь слюни пускать.
* * *
А в палате рядом на узкой кровати метался худенький парнишка, давно уже сбросивший на обшарпанный деревянный пол мятое одеяло и скомканную простынь. Весь бледный, с черными кругами под глазами, он дергался из стороны в сторону, чудом не падая на пол. Душераздирающее зрелище, заставлявшее отводить взгляд.
Но ещё ужаснее было внутри него — то, что не видно другим и остаётся только с ним, что глодало его не хуже голодного пса. Бушевавшие внутри паренька картины напоминали жуткие полотна Босха с его извращенными описаниями ада и страданий грешников.
Здесь, внутри себя, он остался совсем ОДИН! У него словно вживую оторвали ЧАСТЬ его, оставив неполным, полупустым, неполноценным.
— Рафи? Проклятье, ты где? Рафи? Ответь!
Совершенно ОДИН он бежал в бесконечном полумраке, шарахаясь от каждой тени. Кричал, захлебываясь и хрипя, пытаясь дозваться до своего второго «Я». Только никто не отзывался. Его вопли, словно проваливались в бездну, оставляя за собой лишь пустоту.
— Рафи, черт тебя дери⁈ — дергаясь, юнец резко открывал глаза и смотрел невидящим взглядом в потолок, так ни на что и не реагируя. Стоявшие рядом сестрички вздрагивали, жутко пугаясь такого. Но через какое-то время тот закрывал и вновь проваливался в беспамятство. — Где ты? Отзовись!
И в какой-то момент все прекратилось. Изгибающееся тело вдруг распрямилось и застыло в одном положении, как испустивший последний вздох покойник. Изменившийся в лице доктор, что стоял в дверях, сразу же подбежал к кровати и стал щупать пульс. Решил, что отстрадал, бедолага.
Но паренек был жив. А пластом свалился лишь потому, что вдруг понял: он не только потерял часть себя, но и, вообще, не помнил себя. Кто он? Или что он? В конце концов, зачем он? Вместо ответов было лишь мутное марево.
— Я же есть… Я точно есть… Меня не может не быть… — после недолгого молчания вновь стали раздаваться его невнятные бормотания. — Я знаю, кто я… Я это…
Едва пытался вспомнить что-то о себе, сразу же впадал в ступор. Вновь пустота вместо ответов и подступавшие бесконечные ответы.
— Я это… Я… человек.
Внутри вдруг всплыл первый спасительный круг, ставший для него ориентиром, привязкой для сознания. Он человек! Он живое существо! Значит, он существует!
— Человек… Человек… Человек мужчина?
В сознании, словно в тумане, появился новый ориентир, за который он тут же ухватился «всеми руками и ногами».
В палате же к его бормотаниям уже и не прислушивались, считая их бредом. Сестрички — две измученные дамы в возрасте — уже и всплакнуть успели, «хороня» парнишку.
— Мужчина… Я мужчина…
А это осознание словно «повернуло кран», открывая доступ к воспоминаниям, пусть и обрывочным, схематичным и малопонятным, но все же воспоминаниям.
И его личность, наконец, начала медленно, буквально по кусочкам, собираться в нечто целое, понятное. В сознании один за другим всплывали смазанные лица, обрывки голосом, ощущения и эмоции, превращаясь в огромный винегрет по имени… Рафаэль!
— Рафаэль… Значит, я тоже Рафи.
Он вспомнил, что в другой жизни его точно звали Рафаэлем. Правда, вспоминались и другие имена, почему-то вызывавшие у него стойкое чувство теплоты и принятия.
— Водила? Мазута? Хм, Броня…
Следом нахлынули картинки с какими-то диковинными механизмами, которых в этом мире и в помине не было. Это были массивные машины с угловатыми носами и здоровенными колесами, оставлявшими ощущение грозной силы.
Видел и двигатели, из-за невообразимого числа трубочек, колесиков и цилиндров больше похожих на миниатюрные миры. И главное, все было ему совершенно понятно и знакомо. Он абсолютно ясно понимал предназначение каждой детали, каждого болта и агрегата. С виду непонятные слова, напоминавшие звучание волшебных заклинаний — карбюратор, бензонасос, аккумулятор, инжектор, картер, шатун — сразу же раскрывались их сутью.
— Я точно механик… — сделал он единственный возможный вывод из той мешанины непонятных картинок, которые мелькали в его голове. — Знаток механизмов…
Он еще долго и мучительно пытался вспомнить еще что-то из той непонятной и далекой жизни, но почему-то не удавалось. Лишь головную боль заработал, от которой сейчас было лишь одно спасение — сон. Собственно, этим и занялся.
Окончательно закрыл глаза и сразу же провалился в глубокий сон.
* * *
Рафаэль или Рафи очнулся глубокой ночью. Открыл глаза и быстро огляделся. Ничего не изменилось? Он, по-прежнему, лежал в небольшой комнатушке с узким окошком, сильно похожей на камеру в околоточной тюрьме. Прежними осталась и немудреная обстановка: узкая железная кровать под ним, застиранная до синевы простынь с одеялом, колченогая табуретка рядом. Пожалуй, ничего больше здесь и не было.
— Хм, и что теперь? — уставившись в голую кирпичную стену напротив, он пытался привести в порядок мысли. —