Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

«Обнажи клинок. Перенеси вес на правую ногу. Рука согнута, не падает, рапира нацелена в лицо или грудь противника. Ты защищаешь внешнюю часть тела, Нав, ты опираешься на правую ногу и не валишься вперед, как хренов мешок с дерьмом. Держи равновесие и двигайся вперед или назад».

Рапира, выдернутая из черных сундуков Дрербура, блестела тусклым металлическим блеском. Она казалась длинным изящным пятном тьмы. Гидеон неохотно признавала ее красоту – клинок походил на иглу, на черную ленту. «Свободную руку вверх». Она легко приняла нужное положение, гордясь новообретенной памятью тела, которую учитель сумела в нее вколотить. Ей снова хотелось драться.

– Как хорошо! – сказала Дульсинея и захлопала в ладоши, как ребенок, увидевший фейерверк. – Чудесно! Как Нониус на картинке! А ведь говорят, что рыцари Девятого дома только и умеют, что корзины с костями ворочать! Я думала, что ты будешь вся высохшая, с торчащими костями… сама наполовину скелет.

Это было предвзято, высокомерно и совершенно верно. Гидеон перехватила рапиру поудобнее – и увидела, что утонувшая в кресле хрупкая девушка прекратила играть со шляпкой. Губы ее дернулись в еле заметной улыбке, а взгляд сказал, что она сложила два и два и получила бескомпромиссные четыре.

– Гидеон из Девятого дома, – медленно сказала Дульсинея, – ты привыкла к мечу потяжелее?

Гидеон опустила глаза. Посмотрела на свою рапиру, нацеленную в небо подобно черной стреле, на вторую руку, которая легла на яблоко так, как должна была лечь на длинную рукоять. Так держат чертовы длинные мечи.

Она немедленно сунула рапиру в ножны, в которые та вошла с тихим железным шорохом. Под одеждой по телу побежал холодный пот. Ясные глаза Дульсинеи не выражали ничего, кроме озорного любопытства, но Гидеон они напомнили о звоне малого колокола, подгоняющего ребенка, который опоздал на молитву уже на десять минут. Какое-то мгновение ей казалось, что сейчас произойдет множество всяких глупостей. Она чуть было не призналась во всем Дульсинее, она смотрела в ласковые глаза джинсового цвета и готова была открыть рот и взмолиться о милосердии.

В этот дурацкий момент явился Протесилай и спас ее задницу просто потому, что был огромный и не обратил на нее никакого внимания. Он стоял – бледный, одутловатый, – закрывал собой столб света, который падал на руки адепта, и говорил мрачным грохочущим голосом:

– Закрыто.

Времени выяснять не было. Взгляд Дульсинеи перебегал со своего рыцаря на рыцаря Девятого дома, и Гидеон воспользовалась возможностью развернуться и не то чтобы убежать, но очень быстро убраться подальше отсюда. Сквозь трещины в плексигласе врывался жаркий соленый воздух, играл полами рясы и капюшоном, и ей почти удалось сбежать, когда Дульсинея крикнула:

– Гидеон!

Она обернулась, надвигая очки пониже. Протесилай из Седьмого дома смотрел на нее пустыми глазами человека, которого совершенно не удивило бы, если бы сейчас кусок стены обвалился и Гидеон рухнула в море. А вот его хозяйка смотрела на Гидеон с тоской.

Этот взгляд заставил Гидеон застыть у двери, в тени прохода, на ветру.

– Надеюсь, мы еще поговорим, – сказала Дульсинея.

«В задницу!» – подумала Гидеон, не глядя перескакивая через ступеньки. Она на это не надеялась.

С нее хватит разговоров. А ведь сама она не сказала еще ни слова.

Первые дни в доме Ханаанском походили на редкие бусины четок. Они состояли из длинных пустых часов, приемов пищи в свободных комнатах, одиночества среди странных незнакомых людей. Гидеон не могла положиться даже на мертвых. Скелеты Первого дома были слишком хороши, слишком внимательны, слишком многое умели. Она расслаблялась только в запертых полутемных комнатах Девятого дома, где бесконечно тренировалась.

Едва не выдав себя, она провела два дня почти в полной изоляции, упражняясь с рапирой до тех пор, пока пот не превращал краску на лбу в зловещую истерзанную маску. Она водрузила ржавый табурет на покосившуюся тумбочку черного дерева и подтягивалась на стальной балке между стропилами. Она отжималась у открытого окна, пока Доминик не заливал ее кровавым светом, завершая круг вокруг полузатопленной планеты.

По вечерам она ложилась спать грустная и злая от одиночества. Крукс всегда говорил, что совсем невыносимой она становилась после изоляции. Она проваливалась в глубокий черный сон и проснулась только один раз, во вторую ночь, когда – очень рано, небо за окном было таким же черным, как на Девятой, – Харрохак Нонагесимус прикрыла за собой дверь. Даже довольно тихо. Гидеон старалась не открывать глаз, пока Преподобная дочь стояла перед ее импровизированной постелью, а затем проследила, как закутанная в черное фигура переместилась в спальню. Потом все звуки затихли, а к утру, когда Гидеон проснулась, Харроу уже куда-то ушла, не оставив даже суровой записки.

Чувствуя себя заброшенной, рыцарь Девятого дома съела два завтрака, страдая одновременно без белка и без внимания. Пока она пила вторую миску супа, темные очки съехали на кончик носа. Она бы убила за возможность увидеть пару гадких монашек, суетящихся вокруг, и поэтому ощутила себя невероятно уязвимой, когда подняла глаза и увидела одну из близняшек Третьего дома, которая шествовала к ней, как львица. Это была симпатичная сестра. Рукава воздушной рясы она закатала до золотистых локтей, а волосы убрала назад, в темно-золотое облако. На Гидеон она смотрела, как смотрел бы подлетающий артиллерийский снаряд.

– Девятая! – произнесла она и подошла ближе.

Гидеон хотела встать, вспомнив бледные гневные глаза второй сестры, но увидела протянутую руку в кольцах.

– Госпожа Коронабет Тридентариус, – услышала она. – Принцесса Иды, наследница Третьего дома.

Гидеон не знала, что делать с рукой, протянутой ладонью вверх. Коснулась ее пальцами, в надежде обойтись коротким пожатием, но Коронабет Тридентариус, принцесса Иды, взяла ее за руку и шаловливо поцеловала костяшки пальцев. Она сияла от собственной дерзости, глаза ее переливались глубоким фиолетовым цветом, а говорила она с привычной развязностью человека, ожидающего, что любой его приказ немедленно исполнят.

– Я организовала поединки среди рыцарей Домов, – сказала она. – Смею надеяться, что даже Девятая примет мое приглашение. Я права?

Если бы Гидеон не было так одиноко, если бы она не привыкла иметь спарринг-партнера, пусть даже привычного к борьбе скорее с ревматизмом, чем с мечниками, если бы Коронабет Тридентариус не была такой возмутительно сексуальной. Гидеон устало перебирала в голове все эти «если», следуя за некроманткой Третьего дома по грязной узкой лестнице, которую она сразу узнала, в темный покрытый плиткой зал с мерцающими лампами, в комнату с вонючей химической ямой.

Теперь в