Владимир Добряков - Час совы

— Надежда умирает последней, Леночка. А мы с тобой пока ещё дрыгаем ногами и шевелим мозгами. В данный момент надо настраиваться. Это, как поётся, будет последний и решительный бой. От тебя потребуется только одно: верить мне, ничему не удивляться и не мешать. Да, и ещё одно: быть готовой к самому худшему.

Лена с сомнением качает головой и хочет возразить, но я останавливаю её:

— Всё, дискуссия и обсуждение планов закончены. До выхода на сцену главного действующего лица остались считанные минуты.

Пока я договариваю последние слова, камера озаряется золотистым светом. В стене появляется проём, и на пороге появляется Меф:

— Прошу на чашку кофе.

Лена смотрит настороженно, но я ободряюще улыбаюсь ей и шагаю в проём. Лена вздыхает и устремляется к проходу как в омут. Но на ходу она резко останавливается и возвращается к топчану. Там она натягивает сапожки и надевает камзол. Прихорашиваясь на ходу, Лена догоняет нас. Женщина всегда остаётся женщиной. А уж моя Ленка, тем более.

Кофе уже готов. Меф разливает его по чашкам и приглашает нас к столику. Лена ошеломлённо оглядывается и тихо балдеет. Я коротко объясняю ей, где мы находимся… Она кивает и подходит к окну.

— Андрей! Глянь-ка! — зовёт она меня.

Подхожу к окну. Вдалеке скачут всадники, человек двадцать. Они в красных плащах, которые на солнце отблёскивают золотом. Золотые мушкетеры! Но Лена смотрит и протягивает руку в другую сторону. Через небольшую речку по мосту, по направлению к замку, движутся четыре пушки.

— Я знаю об этом, — спокойно говорит Меф, который стоит сзади нас.

— Но ты не знаешь главного, — резко поворачивается к нему Лена, — Если до двух часов пополудни я не выйду из замка, эти пушки откроют огонь, а мушкетеры пойдут на приступ. Они огнём выжгут твоё змеиное гнездо!

Меф молчит и только улыбается. От его улыбки мне становится не по себе, и я говорю Лене:

— Так. Значит, последний довод королей? Почему ты вчера об этом не сказала? Держала до самого последнего момента, про запас?

— Во-первых, я говорила, что должны подойти артиллерийские батареи, ты просто не обратил на это внимания. Во-вторых, сейчас ещё не последний момент. У нашего хозяина в запасе ещё целых шесть часов. Пусть подумает хорошенько.

— Лена, я прекрасно помню, что ты говорила про артиллерию. Но я не помню, чтобы ты говорила о том, что начало штурма связано с тем: выйдешь ты из замка в определённое время или нет.

— Какая разница! Вот, сейчас сказала. Ну, что, будете отражать штурм или сразу выбросите белый флаг? — ехидно спрашивает она Мефа.

Но Меф олицетворяет собой олимпийское спокойствие:

— И не подумаю. Обрати внимание на толщину стен. Даже если мушкетеры притащат сюда кулеврины, стены устоят. Чтобы их разрушить, нужны шестидюймовые гаубицы-пушки или калибром поменьше, но с кумулятивными снарядами. А полевые орудия стенам замка не страшны.

— Да мушкетерам и не надо разрушать стены. Им достаточно разбить ворота, и замок будет в их руках. Неужели твои наёмники и монахи смогут противостоять лучшим воинам Европы? Ха!

— Пусть берут. Ты думаешь, мне жалко тех наёмников, которые лягут перед воротами? Нисколько. Они набраны из всякого уголовного и полууголовного сброда. По многим из них верёвка плачет. Так что смерть от клинка или пули мушкетера для них как отпущение грехов. То, что мушкетеры возьмут замок, в этом я не сомневаюсь. Пусть даже ценой больших потерь, этого, увы, при штурме не избежать. Но сюда, в донжон, они не войдут. И вы знаете, почему. Едва только первый мушкетер проникнет за стены замка, я включу генераторы поля на полную мощность. Так что даже если их усилят ещё десятком ваших товарищей, они не достигнут желаемого результата.

Лена не сдаётся и вызывающе смотрит на Мефа. А я задумываюсь. Конечно, затея со штурмом смелая, как раз в стиле Андрея (да я и сам пришел бы к такому же решению), и при других обстоятельствах она непременно увенчалась бы успехом. Но сейчас она обречена на провал. Меф, безусловно, прав. Мало того, что мушкетеры понесут бессмысленные потери. Андрей с Генрихом, если он уже здесь, рискуют попасть в лапы Мефа. И они ничего не знают о том, что им угрожает, разведчица-то ведь не вернулась. Но Ленка-то знает и, тем не менее, она держится довольно самоуверенно. На что она надеется? И почему она вчера промолчала об этом? Ай да Ленка! Она играет свою игру и надеется взять Мефа на испуг. Как же, возьмёшь его! Тот еще, волчара! Но Меф правильно предостерёг меня. Надо как-то остановить Андрея. Но как?

— Кофе остывает. Не знаю, как вы, а я не люблю пить его холодным, — говорю я и направляюсь к столику с чашками.

Меф с Леной, переглянувшись, следуют за мной. Меф снова разыгрывает из себя радушного хозяина:

— Как ночевали? Я прошу прощения, но я только сейчас вспомнил, что в камере только один топчан. Сегодня же поставят ещё один. Елена, как кофе?

Лена одобряюще кивает, а Меф с улыбкой объясняет:

— Этот кофе, как и шербурский сыр, я похитил в одной из биологических цивилизаций. Да, чуть не забыл!

Меф протягивает руку и нажимает какую-то кнопку.

— Что это ты сделал? — подозрительно спрашивает Лена.

— Ничего особенного. Дал сигнал, чтобы несли завтрак.

— Ничего себе! — изумляюсь я, — Они придут, а нас в камере нет.

— А, пустяки, — отмахивается Меф, — Я приучил их ничему не удивляться.

— В таком случае, дай мне листок бумаги и перо.

Ничем не высказав удивления, Меф достаёт бумагу и пишущий стержень. Я пишу записку Андрею. Пишу по-русски.

“Андрей!

Ничего не предпринимай и жди. Ты знаешь, что меня можно съесть только под изрядное количество водки, а её здесь делать не умеют. Привет от Лены, она здесь, вместе со мной.

Коршунов.

Р.S. Жди меня, и я вернусь, только очень жди.”

— Пусть монахи передадут это письмо графу де Легару, — отдаю я бумагу Мефу. — Написано по-русски, чтобы Андрей понял и не сомневался, что писал лично я.

— А что за постскриптум?

— Это строчки одного известного в нашей с ним Фазе поэта. Еще один довод Андрею не сомневаться в авторстве письма. Вряд ли вы знаете Симонова. Ну, а если сомневаешься в переводе, запусти своим спецам на расшифровку, благо у нас в запасе ещё около шести часов.

— Зачем же? Я тебе верю. Так ты тоже поверил, что я тебя выпущу?

— Ничему я не верю. Просто не хочу, чтобы ещё один из нас попался в эту клетку.

— Хм! Ты прав, это вам ни к чему. Пойдёмте завтракать, — он дважды нажимает на кнопку и тут же поясняет, — Это я вызываю монаха, чтобы отдать ему твоё письмо.

Едва мы усаживаемся за стол в нашей камере, как приходит монах. Меф вручает ему письмо со словами: