Андрей Ерпылев - Кровь и честь
— Но ведь с водой здесь плохо! Туземцы бедствуют.
— Это потому что по старинке у них все. В мечети своей помолятся и ну тяпкой — кетменем по-ихнему — землицу ковырять. А то — на волах. Прямо как при царе Горохе! И поливают как? Арыки отводят от реки, а воды в них — кот наплакал. Грязная, мутная, с песком… И пьют ее же. А мы что?
— Что?
— Сразу же выписали инженера, — удовлетворенно откинулся на спинку венского стула, жалобно хрустнувшего под ним, есаул. — Да не из Кабула — таких тут и нет совсем, — а из самого Туркестана. И он нам тут пробурил две скважины. Глубиной метров на триста каждая. Водица течет, — он причмокнул, — чистый нарзан! Батя мой легкими скорбен был (покури тютюну — табак здесь тоже, кстати, родится еще тот! — с его лет полсотни), а тут враз выздоровел. С водички да воздуха здешнего!.. Да ты, ваше благородие, спишь совсем! — заметил наконец патриот новой родины, что собеседник его совсем клюет носом. — Ну, утро вечера мудренее. Женка моя, Прасковья Африкановна, тебе в горнице постелила…
* * *Ревя мощным двигателем, вездеход шустро катился по довольно неплохой для этих мест грунтовке, оставляя за собой в шлейфе кирпичной пыли километры пройденного пути. Катился бы и по бездорожью — проходимость его, благодаря четырем парам могучих колес, была великолепной. Происшествий с момента отъезда из Логаровской не случалось, и пассажир с командиром броневика — молодым казаком в чине урядника — выбрались на броню. Зачем без нужды париться в раскаленном, провонявшем резиной и прочими, не слишком приятными ароматами, стальном нутре боевой машины?
— А вездеход-то, смотрю, наш, путиловский, — заметил Саша, сидя на бухте троса и цепко держась за приваренную к корпусу скобу.
— Конечно, наш, — невозмутимо ответил казак, умудрявшийся на полном ходу смолить огромную самокрутку, спрятавшись от бьющего в лицо ветра за маленькой башенкой с крупнокалиберным пулеметом. Она время от времени поворачивалась из стороны в сторону, когда по ходу движения то слева, то справа появлялись жиденькие заросли кустарника или развалины — стрелок знал свое дело туго. — Других не держим.
— А как же международные договоры? — удивился поручик. — В Кабуле вон сплошь немецкая да французская техника.
— Нам эти договоры неведомы, — выпустил клуб сизого дыма станичник. — В Кабуле, может быть, и немецкими драндулетами балуются, а нам тут это ни к чему.
«Смотри, какие молодцы, — растроганно подумал Александр, сам не одобрявший перестраховщиков из командования. — Начхали на запреты и живут, в ус не дуют. Нет, право, казаки — молодцы! Почему только во всех остальных нет их сметки и презрения к опасности?..»
Атмосфера Кабульского «фронтира» здесь, после того как он увидел настоящий «фронтир», авангард Державы, уже не казалась ему такой уж восхитительной. Вольница, либерализм — да, но все равно какой-то выхолощенный, скованный по рукам и ногам запретами, кому-то в далеком Санкт-Петербурге кажущимися необходимыми… Бежецкий сейчас остро завидовал лихому парню, может быть, его ровеснику, не боявшемуся в этой жизни ни Бога, ни черта, разве что атамана своего, да и то — самую малость, как велят традиции. Именно такие сорвиголовы чаще всего спасали честь Империи в войнах прошлого, выручали в тех случаях, когда вымуштрованная и подготовленная по европейскому образцу российская военная машина давала сбой.
— Заодно в мастерские, кстати, заскочу, — как ни в чем не бывало продолжил урядник. — Батя велел без починенной радиостанции домой не возвращаться. «Семь шкур, говорит, спущу, коли не найдешь спеца, чтобы трещалку эту в божеский вид привел!» Так что буду искать, где эту хреновину отремонтировать. Вы, вашбродь, часом не присоветуете, где мне такого спеца найти?
Все восторги поручика развеялись, как дым: никакого особого почета, стало быть, ему оказано не было. Старый хитрован просто воспользовался случаем, чтобы обделать попутно свои делишки.
«Еще ведь и заправит под эту дудку вездеход свой, — с досадой подумал он. — Привез, мол, вашего офицера — извольте! Да, практичности этой братии не занимать…»
— Заодно и машину заправлю, — простодушно подтвердил его сомнения казак, вынимая из кармана вышитый кисет и сложенную вчетверо газету. — В баке солярки осталось всего ничего, а жрет этот паразит ненасытный уйму целую. Вы уж, вашбродь, распорядитесь, чтобы мне плеснули в бак от щедрот казенных.
— Попробую, — буркнул Саша, отворачиваясь: облик истинного рыцаря степей, было выкристаллизовавшийся в его воображении, заметно скукожился: меркантильность спутника в возвышенной душе юноши никак не уживалась с благородством.
— Это дело! — обрадовано вернулся казачок к своему занятию, рачительно следя, чтобы ветер не выдул из газеты крупно нарезанную махорку. — Батя соляру бережет, как зеницу ока. Только по нужде и выдает, да в обрез. А налево смотаться — ни-ни. Мол, верхами скачи, коли приспичило! Верхами! — презрительно фыркнул он. — Двадцатый век на исходе, а мы, как дураки, верхами!..
Пулемет прервал его речь, басовито ругнувшись короткой очередью куда-то вправо, в сторону возникшей из-за невысокого холма «зеленки» — довольно густой, хотя и не отличающейся яркой, зеленью, полосы растительности, в которой как по собственному опыту знал Бежецкий, легко можно было укрыть хоть батальон.
— Пардону просим, вашбродь! — суетливо запихал кисет за пазуху камуфляжной куртки урядник, сползая под прикрытие борта. — Давайте сюда!
Оба молодых человека висели, держась за скобы, над мчащейся под колесами щебенкой несколько минут, но продолжения не было. То ли померещилось чего стрелку, то ли со скуки пальнул в белый свет, как в копеечку… Саша собрался было выбраться обратно на броню, но казак отрицательно помотал головой:
— Не суйтесь, барин! Федьку я хорошо знаю: он просто так патроны жечь не станет…
И в этот самый момент по броне загрохотали пули…
* * *Вездеход промчался по сонным улицам полуденного Кабула, распугивая испуганно жмущиеся к обочинам и стенам домов «бурбухайки», оставляя позади опешивших от невиданного зрелища столичных полицейских, разодетых как павлины, и замер возле мастерских.
— Ну что ты будешь делать! — огорченно хлопнул себя по ляжкам урядник Ильинских, изучая правый борт своего стального чудовища, словно автомобилист — поцарапанное в дорожно-транспортном происшествии сверкающее авто. — Опять всю краску попортили! — с досадой провел он ладонью по пулевым выщербинам, обильно украшающим правую «скулу» вездехода: защитного цвета краска там была содрана до сизого металла. — Снова крась! Ох, мазурики!