Светлана Тулина - По чужим правилам

Есть правила, которые следует соблюдать даже самым злостным керсам. Хотя бы изредка. Впрочем, к врийсу всех, пусть они сами играют за себя как знают, но в ночь предания ветру Эллидау сам Эльвель был твёрдо намерен сделать всё, как полагается. Танцы, костры, песни. Пара-другая хорошо одурманенных чинчаку, не для того, чтобы совсем потерять голову, а так, для тонуса. Ну и, конечно же — ребёнок. Первой, кто попросит.

Кто же мог предположить, что ребёнка попросит двуногая скиу?!..

Стинкль протестующе вздрогнул — пальцы Эльвеля дёрнули звуковые иглы слишком сильно, в диссонансе. Хорошо ещё, что негромко, а то неудобно бы получилось, так сфальшивить. Эльвель сосредоточился на успокаивающем поглаживании, и еле слышная музыка вновь обрела гармонию.

Она ведь не совсем попросила тогда, вот в чём дело. Он ей понравился. И она не сочла нужным это скрывать, прятать под агрессию и издёвки, как это делала та же Эйни-ю, к примеру. А эта двуногая дрянь смотрела ему прямо в глаза и говорила — да, ты мне нравишься. И я бы хотела твоего ребёнка. Но не предлагаю, ибо ты всё равно побоишься…

Как же было удержаться и не ответить?

Как же было устоять перед таким-то искушением?

Членство в команде ему предлагали часто, и иногда даже вполне искренне зеленели при этом, но вот чтобы ребёнка… Главное, он ведь раньше и не догадывался даже, насколько такое предложение может оказаться… хм… ну да, привлекательным. Да. Пожалуй. Вот и сработало всё вместе, особая ночь, особая просьба, и неожиданность.

А эта двуногая скиу выждала подходящий момент и…

Снова диссонанс.

Некрасивый поступок, некрасивые ноты…

Самое страшное, что она была искренней. Всегда. И когда просила-предлагала, и потом, когда… Словами легко солгать, но она же не сказала ни слова, в том-то и дело! Она не врала. Он видел её глаза, он тогда даже споткнулся, когда впервые увидел. Ни капли страха, ни грана агрессии — только симпатия и лёгкое сожаление. И потом, в тот самый миг, когда она дождалась удобного момента — он ведь тоже видел, близко-близко. Ни торжества, ни злорадства, ни ненависти — только симпатия и лёгкое сожаление, глаза не лгут.

Вот оно!

Вот в чём ошибка — они ведь ему людьми показались. Да — странными, да — непохожими, но всё же людьми. А они — не люди.

Они скиу.

Потому что только приходящие-снизу способны так поступить с теми, кто симпатичен — и не испытывать при этом ничего, кроме лёгкого сожаления…

В «Солнечном зайчике» экран располагался в игровой.

Это был стандартный обучающий экран, однопрограммный и не имеющий выключателя. Если не было индивидуальных заказов, он крутил процензуренные информашки или фильмы с пометкой «для семейного просмотра». К его непрестанной бубнёжке быстро привыкали. Если, конечно, поблизости не оказывалось юного умельца, способного втихаря закоротить звуковую плату.

Этот вот, например, отремонтировали только вчера, и местный юный умелец просачковал свою прямую обязанность под предлогом нежелания лишний раз нарываться.

И потому играли в дальнем от экрана углу, убавив звук до минимума и время от времени поминая сачка нехорошим словом.

Жанка сидела к экрану спиной. К тому же была отгорожена высокой спинкой дивана. Звук, правда, был всё равно слышен хорошо — экраны всегда специально располагали так, чтобы хотя бы словесные назидания доставали нерадивых учеников в самых глухих уголках игровой.

Жанка зевнула ладью, когда Поль заверещал:

— Смотрите, смотрите, сейчас сорвётся!..

Обернулась.

Посмотрела немного, продолжая улыбаться. Спросила:

— Доигрывать будем?

И больше уже к экрану не поворачивалась…

В этот вечер она выиграла одиннадцать партий.

Подряд…

Всё!

Амба!!

Кранты!!!

Живём, братцы-кролики!

Теперь можно замедлить шаг до лёгкого прогулочного и расслабиться. И с независимым видом расправить плечики. И насвистеть что-то, безбожно фальшивя при этом.

И даже покоситься ехидно через плечо напоследок — что, съели!?

Их растерянные квадратные физиономии были просто бальзамом для глаза, а ругательства звучали сладчайшей музыкой. Есть все основания для гордости — не так-то просто средне статистической амазонке вывести среднестатистического пехотинца из равновесия.

В зеркале над раковиной Стась увидела свою циничную улыбочку. Где в нашем до безобразия оцивилизованном мире порядочная женщина может почувствовать себя в относительной безопасности хотя бы на пару минут? Где юная и трепетная честитка может быть уверена, что не ухватит её за девственную задницу волосатая мозолистая рука? Где дама потёртого возраста и бальзаковских жизненных обстоятельств может подновить штукатурку, почистить брюки или желудок, покурить спокойно, в конце концов, и вообще — просто почувствовать себя ЖЕНЩИНОЙ?..

Во-во!

И-мен-но…

Закрывая за собой белую дверцу кабинки, Стась услышала сухой треск разряда и крики — кто-то из наиболее нетерпеливых и наименее умных сунулся-таки через турникет. Ничего, не помрёт. Зато будет немного умнее. Да и у остальных желание отобьёт.

Напрочь.

В запасе, стало быть, есть минут двадцать — двадцать пять. Как минимум.

Минуты две из них можно потратить на мусоропроводную мембрану — дело плёвое, а форы потом даст ещё около часа, не меньше. Они обязательно проверять кинутся, кубик не бросать!

Есть такая спецотрядовская игра — кошки-мышки. Догонялки по трубам с элементами пряток. И все почему-то предпочитают быть кошками, мода такая, что ли? Стась не любила спорить, а играть любила, и потому за всё спецотрядовское время кошкой не была ни разу. Зато успела на собственном мышином опыте убедиться, что мусоропровод подходит для чего угодно, но только не для успешного удирания. И лучше всего он подходит для бросания камня по кустам, поскольку с точки зрения среднестатистической кошки является почему-то объектом весьма привлекательным — ни один из догоняющих не способен совладать с маниакальным желанием обязательно поймать тебя именно там.

А вот вентиляцию они практически всегда игнорируют. Интересно, почему?…

Вентиляция — штука хорошая, вам любая мышь скажет. Если, конечно, она — стандартная… Вентиляция, конечно, а не мышь.

Система была стандартной. То есть — сдвоенной.

Только вот двери мужского отсека выходили в тот же самый зал.