Юрий Брайдер - Гражданин преисподней

По сути дела, это был разговор двух людей-невидимок.

На сей раз игумен говорил ласково, как бы даже с сознанием своей вины — понимал, очевидно, что его власть над Кузьмой подошла к концу.

— Не суди нас строго, брат Кузьма, — начал он. — Сам понимаешь, что окоротить темнушников нам пока не под силу. Но ты за себя не бойся. Они поклялись, что с твоей головы и волос не упадет. А за заложником мы уж присмотрим. Думаю, что все завершится благополучно. При первой же возможности возвращайся обратно. Все мои прежние предложения остаются в силе. Но на этот раз вознаграждение ты определишь себе сам. Конечно, только после того, как разведаешь дорогу за Грань. Во всем полагайся на брата Венедима. Отныне он тебе и слуга, и советчик, и пастырь духовный. Но если обстоятельства сложатся неблагоприятно, можешь без зазрения совести пожертвовать им. Венедим о такой возможности осведомлен и заранее согласен принять за тебя как страдания, так и смерть. В грядущем царстве Божьем ему воздается по заслугам. Кстати, как далеко вы продвинулись по стезе приобщения к истинной вере?

— Довольно далеко, брат игумен, — ответил Кузьма. — Жаль только, что он не научил меня правильно креститься. А иногда так хочется! Я хоть пальцы нормально держу? — Он щепотью сложил большой, указательный и средний пальцы.

— Нет, так их держат христопродавцы, поправшие истинную веру. Для крестного знамения достаточно двух перстов, среднего и указательного.

— Так? — Догадливый Кузьма прижал большой палец к ладони. — Дальше что?

— Сначала приложи персты ко лбу, потом к груди… Впрочем, не пристало мне отбивать хлеб у брата Венедима, — вдруг спохватился игумен. — Он сам обучит тебя крестному знамению и разъяснит его потаенный смысл… Иди. Да пребудет с тобой благословление Божье! Аминь.

— Аминь, — повторил Кузьма, продолжая держать пальцы сомкнутыми.

Надо сказать, что разглядеть их во тьме было не так-то и просто. Подозрения Кузьмы подтвердились — игумен обладал уникальным зрением, свойственным скорее хищному зверю, чем человеку.

Во время похода пленников (а как иначе определить статус людей, которых под конвоем ведут в чужие владения?) старались друг к другу близко не подпускать. Возможно, так оно было и к лучшему — по крайней мере никто не морочил Кузьме голову нудными ветхозаветными преданиями.

Пообщаться им пришлось только на длительном привале, который темнушники устроили уже на своей стороне туннеля. Кстати говоря, по понятиям Кузьмы, привал этот был совершенно не нужен — до заставы оставалось всего полдня пути. Одно из двух — или темнушники, вырвавшиеся на волю, попросту тянули с возвращением, или они поджидали кого-то.

На привале много выпивали и обильно закусывали, причем большинство темнушников вели себя просто безобразно. Эта откровенная разнузданность претила Кузьме еще больше, чем показная добропорядочность светляков. Если «быки» и «зубры», расположившиеся отдельно, еще придерживались каких-то внешних приличий, то безусые молодцы, едва получившие статус «волков», позволяли себе самые хамские выходки — бранились по малейшему поводу, вырывали друг у друга лучшие куски, без зазрения совести здесь же на месте справляли малую нужду.

— Вернусь домой, — бахвалился один юный темнушник, — и сразу пойду к соседской дочке. За уши ее и об землю! И уж потом потешусь всласть! На неделю вперед оттянусь!

— А сосед как на это посмотрит? По голове тебя погладит? — интересовались его приятели.

— Он и знать не будет! Я такой момент выберу, когда он к моей мамаше в постель залезет!

— Как бы твой папаша все дело не испортил.

— С папашей я договорюсь. В крайнем случае пущу его к соседской дочке первым. Долго он не за держится. Устарел папаша, а девка огонь!

Общее ржание тут же перешло в потасовку: кто-то у кого-то случайно выбил из рук кружку. Относительный порядок наступил только после того, как один из «зубров» швырнул в чересчур распоясавшуюся молодежь увесистой костью.

Пользуясь тем, что их оставили без надзора, Кузьма и Венедим расположились в сторонке. И если Венедим к чужой пище старался не притрагиваться, то Кузьма с удовольствием грыз копченое мясо и прикладывался к манерке с водярой.

— Ты поел бы, — посоветовал он светляку. — Силы надо подкопить. Еще неизвестно, что нас впереди ожидает.

— Вера запрещает мне участвовать в трапезе этих грешников. Ведь они, говорят, даже человечинкой не брезгуют.

— Брехня, — возразил Кузьма. — Раньше, может, и случалось такое. А теперь у них всякой еды навалом.

— Откуда? Они ведь хозяйство не держат.

— Приторговывают. И весьма успешно. Случайно докопались до нефтехранилища и сосут оттуда потихоньку. Им этой нефти до конца жизни хватит. А метростроевцам без нее жизни нет.

— Знаю я эту нефть! — Венедим поспешно перекрестился. — То не нефть, а адская смола, для грешников предназначенная.

— Ох, и наивный ты, Веня! — вздохнул Кузьма. — Вы ведь торф жжете — и ничего. Нефть почти то же самое.

— Оставим эти богопротивные речи. Выслушай лучше притчу о праведнике, оказавшемся в стане разбойников.

— Собрался мне аппетит испортить? Не хочу я о праведнике слушать. Меня и от одного тебя временами тошнит. Расскажи лучше о блудницах.

— Воля твоя, — кротко ответил Венедим. — Только не знаюсь я с блудницами… Хотя, конечно, Феодосия пришлась бы здесь ко двору.

— Во-во! — кивнул Кузьма, сразу вспомнивший жаркие объятия постельной свахи. — Кстати, ты о своих подозрениях рассказал кому-нибудь?

— Увы… — замялся Венедим.

— Почему?

— Неопровержимых доказательств я так и не добыл. А возводить на человека облыжный навет — великий грех.

— Тебе, конечно, виднее, — пожал плечами Кузьма. — Как бы только твоя щепетильность не вышла нам боком.

Вскоре выяснилось, что Кузьма как в воду смотрел. В глубине туннеля замерцала одинокая лампочка, хотя все темнушники, вместе с Кузьмой и Венедимом покинувшие обитель Света, были на месте.

— Идут, — тихо сообщил Кузьма. — Двое идут. Интересно, кто такие. И как они сквозь завал перебрались…

Компания, в которой собрались темнушники постарше, разразилась приветственными возгласами, а молодежь вообще чуть ли не встала на головы. Из мрака появился тот самый «бык», что был оставлен в обители Света заложником, да еще не один — за ним гордо шествовала Феодосия, разряженная, как на праздник. Один только ее платок, шитый бисером и золотой канителью, чего стоил.

— Ну и змея подколодная! — простонал Венедим. — Она же покров с алтаря стащила! Накажет ее Бог!

— Вестимо, накажет. — Кузьма покосился на молодых чернушников, у которых при виде сочной бабы сразу потекли слюнки.