Виктория Гетто - Беглецы-Х

— А?!

Бетховен растерялся — всё шло явно не протоколу. Немцу впихнули фужер в руки силой, потом все солдаты дружно хором заорали на интере:

— Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!

Подкрепляя свой крик недвусмысленными движениями, вроде взятых наизготовку огромными штурмовыми бластерами, и чиновнику ничего не оставалось, как последовать приказу. После того, как фужер опустел на пятую часть, бедолага рухнул на покрытие шлюзовой палубы бесформенным мешком, обильно смочив свою одежду жутко воняющим спиртом напитком.

— Уберите беднягу прочь, пусть где‑нибудь проспится. Пошли, ребята.

Добавил чуть позже, оглянувшись на неё:

— И — девочки…

Первым шагнул к выходу, следом за ним зацокал жуткими металлическими когтями киборг–medved, на которого были навьючены два больших тюка, с торчащими из‑под крышек засургученными головками архаичных стеклянных бутылок с прозрачной жидкостью. Пехота в своих нелепых нарядах маршировала за виконтом и Маррой чётким строевым шагом, распевая на уже выученном девушкой русском языке:

- Marusia, ot schastia sluozi liot

Kak gusli, dusha ee pouot…

…Первым, что увидел адмирал Геринг, командир спешно направленной к Нойе Берлину после панического сигнала бедствия спасательной эскадры, спустившись на планету — настоящие горы пустых туб на всех перекрёстках из‑под неизвестного напитка с красочной надписью незнакомым языком 'VODKA Naturalnuaya. 40 gradusov. 1 Litres'. Из‑за завалов пустой посуды его мобиль вынужден был пробираться по запутанным переулкам города с черепашьей скоростью, как и сопровождающие его гренадеры. Наконец, после часа петляния по узким улочкам конвой замер у городской ратуши, окружённой множеством помятого вида граждан. Жители столицы явно были чем‑то больны. Опухшие лица, красные глаза, страдальческие выражения лиц. Адмирал побледнел — никто не удосужился его предупредить, что на планете вспыхнула эпидемия… Хорошо ещё, что он догадался не поднимать бактериологическую тревогу — выяснилось, что столь печальный внешний вид горожан является результатом жуткого похмелья. А дальше было ещё печальнее…

— Значит вы, господин Виттельсбах, утверждаете, что эти русские, разогнав своими зверями всё ополчение, хватали граждан Рейха силой, а потом вливали им в горло этот жуткий напиток?!

Белый, словно мел, губернатор печально кивнул головой, охнул от боли, и обхватив её руками, не обращая внимания на чин вопрошающего, опасливо спросил:

— Мой череп цел? Он не развалился?

— Молчать!!!

Взревел Геринг во всю свою лужёную глотку. Его рявканье возымело неожиданный эффект — окружившая отбивающегося от них чиновника толпа молодых девушек затихла, и клерку удалось выкрикнуть:

— Всем, кто разыскивает русского Василия Буслаева, могу сообщить, что ни его адреса, ни координат Империи Русь магистрат Нойе Берлина не имеет! С запросами обращаться в Министерство Иностранных Дел Рейха!

Недовольно бормоча, девушки начали быстро рассасываться. Адмирал от неожиданности икнул:

— Э… А что это значит?

Мотнув головой в сторону быстро уменьшающейся толпы молодёжи. Губернатор, всё ещё белый, опять потрогал голову, проверив, цела ли та, и пояснил:

— Ну… Это… В общем, один из русских, Василий Буслаев, как он представлялся, удовлетворил всех этих дам. Теперь они, естественно, желают повторения столь прекрасного препровождения времени и пытаются его разыскать… А у нас нет ни адреса самого молодого человека, ни координат Империи…

Адмирал снова икнул, на этот раз от зависти:

— Э… Всех?

— Что — всех?

Сообразительность губернатора явно снизилась после страшной русской водки.

— Всех этих дам удовлетворил один русский? Василий… Буслаефф?

— Всех, господин адмирал. Можете спросить у них. Мы сами не поверили, но все потерпевшие рисуют один и тот же портрет: широкое лицо, красный нос, борода, усы. А так же эта проклятая балалайка, водка, и, разумеется, медведь.

— Медведь?! А это что такое?

Герниг впервые слышал о такой машине.

— Это их боевой робот?

Губернатор мотнул отрицательно головой, снова схватился за голову, скорчил болезненную гримасу, и пояснил:

— Зверь, господин адмирал. Настоящий живой зверь. Животное. Огромное. Может ходить на задних лапах. Питается исключительно водкой, почему у русских и оказались колоссальные запасы этой жидкости. Юранитовые когти — результат специальной генной модификации. Исключительно сильные и свирепые. На наших глазах один, или одна, из этих зверюг одним движением лапы вскрыла сейф городского казначейства.

— Ого!

— Так и было, господин адмирал!

Негромким хором подтвердила собравшаяся за спиной губернатора толпа чиновников магистрата весьма помятого вида. Адмирал почувствовал, что начинает сходить с ума — услышанное им было столь невероятно…

— Почему на улицах так грязно?

Один из чиновников пожал плечами:

— Люди умирают от похмелья и нетрудоспособны. А роботы–уборщики…

В этот момент из‑за окна донёсся гул марширующей колонны. Адмирал скосил глаза в сторону. Через мгновение его синие водянистые глаза напоминали рачьи, едва не вывалившись из орбит — на площадь вступала плотная толпа киберов–уборщиков, несущих в манипуляторах плакаты с непонятной по смыслу фразой:

— Свободу попугаям!

Эту же речёвку динамики роботов произносили каждые пять секунд:

— Свободу попугаям! Свободу попугаям!

— Эт‑то ещё что?!

— Русские взломали их систему управления, и теперь в городе настоящий бардак, господин генерал…

— Я адмирал!!!

Взвыл диким голосом Геринг. Виттельсбах уже привычно проверил целостность черепа. Усталый, охрипший клерк приклеил, наконец, на стену большой плакат 'Желающим найти русского Василия Буслаева просьба обращаться в Министерство Иностранных Дел Рейха'. А из окна доносился слаженный гул шагов марширующих шеренг роботов, скандирующих загадочную фразу 'Свободу попугаям'…

…Марра молча жевала вкуснейший борщ, не ощущая вкуса. Мысли девушки были далеко–далеко от залы камбуза, как русские называли корабельную столовую. Увиденное и пережитое за три дня в Нойе Нюрнберге и на самом Нойе Берлине перевернуло всё, что она знала и чему её прежде. Прежде всего — поведение русов на планете. Их буйство, веселье, раскованность. Чего стоили довольно злые шутки с гражданами Нового Рейха, когда после разгона жиденького планетарного ополчения, бескровного, кстати, и практически без ущерба для нападавших, жителей города отлавливали на улицах и вливали в каждого по литру водки. Несчастные либо банально теряли сознание, либо отмачивали такие выкрутасы, что невозможно было удержаться от смеха при взгляде на них. Впрочем, пленным ополченцам пришлось куда хуже — всех захваченных с оружием в руках берлинцев раздели догола и загнали в заросли жутко колючего и жгучего кустарника, в изобилии произрастающего на пустошах вокруг города, который русские назвали крапивой, наслаждаясь истошными воплями жертв. Причём, самое страшное, не делалось никакой разницы между мужчинами и женщинами. Марра ожидала массового насилия над слабым полом, но увы, ожидания не оправдались. Как ей пояснил один из сержантов — столько ни один русский не выпьет, чтобы позарится на гражданку Рейха. Это её сильно удивило — среди пленных женщин попадались вполне симпатичные, на её взгляд, экземпляры. Дальше — больше. После того, как пехотинцы всё‑таки решились на то, чтобы снизойти до фрау и фройлян, русские не знали, как избавиться от их последующего настойчивого внимания. Все, кому посчастливилось провести незабываемую ночь буквально стадами бегали за солдатами. Единственное, чего она не могла понять, это почему пехотинцы назывались одним и тем же странным именем — Фасили Буслаефф. Кстати, робомедведи оказались культовыми животными русских, а не каким то там защитным маунтом, и в некотором роде были символами бывшей страны, о которой она никогда раньше не слышала. Апофеозом злой шутки был последний приказ виконта, когда тот приказал перепрошить мозги роботов–уборщиков, принадлежащих магистрату Нойе Нюрнберга. Что означал загадочный лозунг, так и оставалось тайной для девушки до сих пор. Чего русские хотели добиться столь нелогичным и, главное, совершенно непонятным визитом в одно из главных государств Человеческого Содружества, было совершенно непонятно. Поднесла ко рту очередную ложку и вздрогнула от неожиданного голоса, обращающегося к ней: