Андрей Ерпылев - Америка off…

В этот момент ожил телефон, взорвавшийся пронзительной трелью. Не тот, по которому она разговаривала с Эллис, а старый, кабельный, про который она и думать забыла, считая давно не работающим аляповатым украшением, не более того.

— Да…

В черной мембране на грани слышимости, едва прорываясь сквозь шипение и треск, запищал комариный голос, в котором только с огромным трудом удалось опознать баритон Джорджа.

— Джо! — закричала Долорес в трубку, опасаясь, что и эта тоненькая ниточка, соединяющая ее с большим миром, порвется и она останется один на один с ожившим кошмаром из худших голливудских триллеров. — Джо! Скажи мне, что происходит!..

— Никуда не выходи! — пищал, не слушая ее, муж. — Запри все окна и двери. Томаса лучше всего отведи в подвал. Унеси ему туда игрушки и маленький телевизор с кухни… Ах да…

— Джо!!! Что происходит!

— Нужно взять в руки оружие, — возбужденно гнусавила рядом старуха, воинственно размахивая тощей лапкой. — И убивать этих проклятых китайцев и коммунистов! И черномазых! И евреев! Всех, всех их убить!.. Мы с тобой, Трумэн[18]!

— Достань из стола в моем кабинете револьвер и заряди его, — продолжал Джордж, будто он услышал воинственные призывы мисс Холливелл. — Патроны в кладовке на четвертой полке напротив двери. В красной коробке… Ты помнишь, как я учил тебя стрелять?..

— Джо-о-о!!! В чем дело? Это война? На нас напали?

— Я скоро приеду, Долли. Никуда не выходи из дома.

— На Америку напали?!!

— Америки больше нет, Долли… — В трубке зазвучали короткие гудки.

Долорес отняла от уха гудящую трубку, и из ее глаз горохом посыпались крупные слезы…

— Только обязательно возвращайся к обеду, Билли, сегодня я приготовлю индейку.

— Не обещаю. — Уильям Боркин, хохоча, влез в кабину своего пикапа и сделал дорогой супруге ручкой. — Может быть, рыба будет клевать так, что я позабуду про всех индеек на свете?

— Не паясничай, Билли! — Сухонькая Энн Боркин притопнула ногой на своего несносного мужа. — Сегодня же День независимости!

— Ну и что? Какое рыбе дело, что двести лет назад несколько каких-то чудиков за бутылкой виски настрочили какую-то бумажку?

— Только попробуй опоздать.

Миссис Боркин круто развернулась и ушла в дом, откуда уже вовсю неслись аппетитные запахи, а Уильям, улыбнувшись, придавил газ и выехал за ворота.

Он любил иногда подразнить свою дражайшую половину, этот сорокапятилетний полный сил и здоровья мужчина, хотя и любил ее больше всех на свете. Даже больше любимой работы и рыбалки, в борьбе с переменным успехом между которыми проходила его жизнь. Вот и сейчас, в День независимости, мистер Боркин, презрев все американские традиции, направлялся к известному одному ему (так ему нравилось думать) «уловистому» плесу речки Соу-Крик, где ему не терпелось испытать совершенно новый, только что разработанный им воблер[19], за которым все местные пятифунтовые окуни просто обязаны выстроиться в очередь, а всякую не стоящую упоминания мелочь придется отгонять палкой.

Надо заметить, что Уилл Боркин был ярым противником всяких современных химических обманок, своим ароматом сводящих рыбу с ума, или искусственных электронных рыбок, ведущих себя в воде точь-в-точь, как живые, даже испускающих такие же колебания, как испуганный малек, пытающийся удрать от щуки. Он признавал только честную борьбу с речными и озерными великанами, когда с одной стороны — сила, ловкость и хитрость, с другой — опыт, знания и изобретательность, а между — крепкое удилище, прочная леска и добрый крючок.

Не было, пожалуй, во Флориде рыболовного состязания, в котором Боркин не поучаствовал бы. Вообще же, шкаф в его комнате ломился от всевозможных кубков, статуэток, дипломов и грамот за победы в мыслимых и немыслимых рыболовных конкурсах и чемпионатах как в своем штате, так и на федеральном уровне (а один раз — даже на международном соревновании в Нассау, на Багамских островах). Друзья и знакомые вечно изумлялись, почему он, способный, кажется, выловить рыбу — да не простенькую, а могучего сома или красавицу форель, — забросив удочку прямо в собственную ванну или вообще в какой-нибудь канализационный люк, не откроет фирму по разработке и продаже другим, менее удачливым рыболовам своих высокоуловистых изобретений, а продолжает трудиться скромным почтовым служащим. Уилл же пожимал плечами и продолжал ежедневно ездить на работу за десять миль от дома, перетасовывать ежедневно сотни фунтов писем, бандеролей и посылок и выглаживать надфилем в своем воображении хищные обводы очередной верткой блесенки…

Вот и сейчас мощные волосатые руки «почтаря» в третьем поколении чутко держали рулевое колесо его видавшей виды «тойоты», тогда как глаза время от времени отрывались от пустынного в праздничный день шоссе, любовно поглядывая на прозрачную коробку с блеснами, мушками и прочими приманками, покоящуюся на почетном месте рядом с водителем. Гидродинамического оборудования, как у рыболовных компаний-монстров, у мистера Боркина, конечно, не имелось, но он был уверен на все сто процентов, что новый, окрашенный в серебристо-зеленый цвет воблер поведет себя в струе воды точно так, как и задумывал его творец.

Глядя на бесконечную серую ленту, убегающую под колеса, Уилл видел не ее, а сверкающие блики на мелкой водной ряби над заветным омутком, где прятался огромный окунь, два раза уже выходивший победителем из единоборства с рыболовом и уважительно прозванный Уиллом «стариной Недом». Что ж, старина Нед, потягаемся еще разок!..

В тот самый момент, когда мистеру Боркину представилось, как он после широкого замаха мастерским скупым движением удилища посылает приманку далеко вперед, машину чувствительно повело в сторону, будто мощным порывом ветра, хотя листва на одиноком деревце у обочины даже не шевельнулась…

«Черт! — подумал Уилл, привычно выравнивая автомобиль. — Ерунда какая-то…»

Никаких посторонних движений старая верная «тойота» больше себе не позволяла, поэтому водитель снова расслабился.

«Показалось, наверное…»

Стоп. А это что такое?

Позади, милях в трех по прямому, словно стрела, шоссе от земли до неба и в обе стороны по горизонту, сколько хватало глаз, вставала исполинская снежно-белая стена.

Мистер Боркин почувствовал, как в сердце, на которое он никогда не жаловался, вонзилась болезненная игла.

«Энни!»

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Уилл развернулся через сплошную осевую и, не думая об ограничении скорости, помчался обратно.

По мере приближения к ней стена превращалась в нагромождение клубящихся облаков, наподобие тех, что видны из иллюминатора под крылом проносящегося в высоте пассажирского лайнера, с одним лишь различием: белоснежная всхолмленная плоскость эта теперь располагалась не параллельно, а перпендикулярно земле, теряясь в огромной высоте.