Олег Шушаков - И на вражьей земле...
«Здравствуйте, Наташа!»
«Здравствуй!..»
«Вас, наверное, удивит это письмо».
«Нет, не удивит…»
«А, может, и не удивит».
«Не знаю…»
«Простите меня, пожалуйста, за то, что я до самого отъезда так и не решился поговорить с Вами».
«Не прощу!..»
«Дело в том, что я Вас очень, очень люблю!..»
«Прощаю…»
«Это случилось в мае прошлого года, когда я увидел Вас впервые на аэродроме. Вы меня не заметили тогда».
«Между прочим, заметила…»
«Я понимаю. Обычный курсант, каких сотни».
«Да, но только ты смотрел на меня так, как никто и никогда!..»
«Но в моей жизни все в этот миг переменилось! А я не мог ничего Вам сказать, потому что язык у меня отнимался и колени подгибались каждый раз, когда Вы на меня смотрели».
«Глупый, глупый, глупый…»
«А потом был этот неудачный прыжок, и Вы поцеловали меня в первый раз!»
«Да, я чуть с ума не сошла тогда от страха!..»
«Тогда у меня вообще все закружилось перед глазами, как у пьяного».
«Глупый!..»
«Я даже стихи начал писать, но никому не мог их прочитать. Чтобы никто не узнал о том, что я Вас так сильно люблю.»
…Мне бы научиться рисовать,
Я бы Ваш портрет нарисовал,
Нежных линий неземной овал
Тонкой кистью я бы написал…
…Мне б хоть что-то в песнях понимать,
Я б тогда, быть может, написал
Нежных линий неземной овал
И его на струнах наиграл…
…Если б я умел стихи писать,
О любви своей бы рассказал.
Нежных линий неземной овал
Тихой строчкой я бы написал…
«Боже мой! Неужели это мне?!..»
«А потом было очень много прыжков, но я так и не посмел с Вами заговорить. Хотя считал каждую минуту рядом с Вами, чувствуя, как они исчезают и проходят».
«И я тоже это чувствовала…»
«И вот меня распределили на Дальний Восток, и я еду сейчас в поезде, и думаю только о Вас и о том, что мы никогда больше не встретимся!»
«Ну, уж нет! Не бывать этому!.. Я тебя никому не отдам!..»
«Простите меня, пожалуйста, за это письмо, если оно опоздало».
«Не опоздало…»
«На самом деле мне гораздо проще сделать затяжной, чем опустить его в ящик. Но я дал себе слово, что обязательно его отправлю».
«Попробовал бы только не отправить!..»
«Потому что я Вас очень, очень люблю!..»
«И я люблю тебя очень-очень-очень…»
Глава 3. «Служили два товарища, ага…»
Забайкальский военный округ, март 1939 г.
Все произошло совершенно внезапно.
Позднее Владимир нещадно ругал себя за то, что его занесло тогда в штаб эскадрильи. Но, с другой стороны, зачеты по матчасти он уже сдал, и на аэродроме ему делать было нечего. Потому что к полетам его еще не допустили. И хотя он и ругал себя всякими разными словами, вспоминая это роковое утро, в другом месте он оказаться попросту не мог. Потому что надо было готовиться к зачету по технике пилотирования, для чего зайти в секретку и получить «Наставление по производству полетов».
Вот почему вместо того, чтобы помогать механикам обслуживать мотор или зубрить расположение приборов в кабине «ишака», он, на свою беду, оказался в штабе.
И нарвался.
– Товарищ младший лейтенант! Почему не приветствуете командира, как положено? – услышал Владимир за своей спиной начальственный окрик. Повернувшись, он увидел знакомые бесцветные глаза, холеные бакенбарды и тонкие усики старшего лейтенанта Ледневича. – В чем дело? Вы что устав позабыли?
– У меня же нет глаз на затылке, – сказал Владимир. И прикусил язык, но было уже поздно.
– Как отвечаете старшему по званию?! – заорал, заводясь с полоборота, Ледневич. – Под арест захотели?
– Какой еще арест? Ты что, белены объелся? – не сдержался Владимир.
– Вы мне не тыкайте, товарищ младший летчик! Я адъютант эскадрильи! – визжал Ледневич. – Как вы смеете так разговаривать с начальником? Я вас проучу! Это вам не авиашкола!
– Извините, товарищ адъютант, я вас не заметил. И попрошу на меня не орать, – как можно спокойнее сказал Владимир.
Как ни странно, тон Ледневич понизил. Но слова его были пропитаны ненавистью:
– Как адъютант эскадрильи, я отстраняю вас от полетов! За нарушение Устава Красной армии! На неделю… Вы будете назначены дежурным по старту. Я немедленно подаю рапорт комэска! Решение о вашей дальнейшей судьбе будет принимать он. – Ледневич злобно прищурился. – И поверьте, я вам не завидую! – С этими словами он повернулся и направился в кабинет комэска.
Владимир обреченно посмотрел ему вслед и с тоской подумал о том, что к самостоятельным вылетам его теперь допустят очень и очень не скоро.
Когда по прибытии в полк Владимир Пономарев был направлен для прохождения службы в первую эскадрилью и узнал, что старший лейтенант Ледневич в этой эскадрилье служит адъютантом, в его душе шевельнулось недоброе предчувствие. Но ничего поделать было уже нельзя.
Эдуарда Ледневича он знал давно. Они вместе учились в восьмой Одесской авиашколе пилотов. Ледневич был старше на один курс и выпустился на полгода раньше Владимира, в мае тридцать восьмого. Учился он неплохо, подход к начальству находить умел и при выпуске получил по два кубаря на каждую петлицу, а не по одному, как многие другие.
Позднее ему рассказали, что лейтенант Ледневич и в эскадрилье быстро сумел найти общий язык с начальством – комэска капитаном Куцепаловым и его закадычным дружком и заместителем старшим лейтенантом Иванищевым.
Рыбак рыбака видит издалека. Куцепалов делил спирт, отпускаемый на обслуживание матчасти, далеко не в равных долях. И бульшую из них оставлял себе, чтобы потом употребить в компании своего земляка и собутыльника Иванищева.
Прибыв в эскадрилью, Ледневич сразу смекнул, что к чему. Сначала он подольстился к заму, а затем и к самому комэска. Так что вскоре был допущен в их теплую компанию и стал выполнять обязанности штатного мальчика на побегушках.
Когда Куцепалов пошел на повышение, а это сейчас происходило пугающе быстро, Иванищев был назначен на его место, а Ледневич стал адъютантом эскадрильи. При этом с подачи Куцепалова и тот, и другой незамедлительно получили очередные воинские звания. Иванищев стал капитаном, а Ледневич – старшим лейтенантом.
Владимир не сошелся характером с ним еще в авиашколе. Впрочем, это было совершенно нереально, настолько они были разными.
В отличие от высокого, светловолосого и белоглазого «чухонца», как метко прозвали Эдуарда Ледневича в авиашколе однокашники, Владимир Пономарев был плотным шатеном среднего роста с карими глазами.
Ледневич по документам числился украинцем, но больше смахивал на прибалта. Во всех анкетах он указывал национальность матери, которая действительно была украинкой. А вот о том, что его отец, сгинувший где-то еще в Гражданскую, был поляком с большой примесью еврейской крови, как это довольно часто бывает в Малороссии, Ледневич благоразумно помалкивал, ссылаясь на отсутствие каких-либо сведений.
Ознакомительная версия. Доступно 18 из 89 стр.