Евгений Токтаев - Орлы над пропастью

— Вы — стадо упрямых баранов!

— Ты слишком много говоришь, марианец, — холодно ответил Постумий.

— Я римлянин! Такой же, как и ты. Мы должны сражаться против общего врага, а не друг, против друга!

— Вы, марианцы, все такие восторженные идиоты? Залили улицы Города кровью и при этом имеете наглость утверждать, что вы такие же римляне? Вы убили моего брата. Будь моя воля, я изрубил бы тебя на мелкие куски.

— Что тебя останавливает? — мрачно спросил Север, не став заниматься очередным сравнением, кто больше зарезал римских граждан.

— Легат излишне великодушен.

— Что тебя останавливает? — повторил вопрос Квинт, — ты можешь убить меня и доложить, что я пытался бежать.

— Не провоцируй меня, марианец. Юпитер свидетель, у меня руки чешутся.

— Я не убивал твоего брата.

— Ты марианец.

Понятно. Дальнейшая дискуссия бессмысленна.

— Зачем разделять нас? Если мы безоружные узники, окруженные врагами, которые жаждут нашей крови сильнее, чем крови Митридата, разве мы в силах повредить вам?

— Потому что, как я уже сказал, легат излишне великодушен. Вам вернут оружие. Ты хотел сражаться с Митридатом? Лукулл дарует тебе такую возможность.

Квинт был вынужден признать, что происходящее с трудом поддается осмыслению. Похоже, единственно возможный выход — прекратить бороться с судьбой. Будь, что будет.

Его определили на египетскую пентеру "Три Хариты", которой командовал триерарх Нефер, судя по имени — чистокровный египтянин. Однако он прекрасно говорил на общегреческом языке, и всем своим внешним видом, манерами, одеждой, не отличался от эллина. Вот он — отголосок великого передела мира, смешения народов, задуманного Александром. Один народ, один царь, один бог.

Несбыточная мечта? Тогда, в жаркий день месяца таргелиона[95], когда в Вавилоне умер Великий Царь, говорили, что звезда Александра закатилась. Но он не был звездой, стремительно промчавшейся по ночному небосклону и сгоревшей без следа. Он был яркой молнией, сверкающей лишь краткий миг, но порождающей лесной пожар, длящийся многие дни и недели. Он был камнем, брошенным в воду. Камень давно уже на дне, а волны все еще бегут прочь, ровными кругами...

Еще Александр стал назначать на ключевые посты в своем царстве варваров, вызвав тихую ненависть македонян. Его наследники, диадохи, оказались вынуждены продолжить эту традицию. Десятилетия кровопролитных войн сильно проредили число ушедших в поход с Александром, но все же македоняне и эллины не растворились без следа посреди моря варваров. Наоборот, смешение двух стареющих культур породило нечто новое, весьма жизнеспособное. Один царь, один бог... Не суждено. Не возможно. Так ли? Вот он — египтянин, не отличимый от эллина. Кому придет в голову назвать его варваром? Значит, мечта осуществима? И все люди могут быть братьями, отбросив сковывающие путы ксенофобии? Красивые слова... Даже, когда волею богов стираются границы государств, люди все равно стремятся поделиться на "наших" и "не наших". Послушай, малыш, сказку про то, как поссорился дядя Гай с дядей Луцием, а несколько сот тысяч римлян зачем-то решили в этой ссоре принять деятельное участие.

Подобные мысли были в новинку для Севера. Он — отпрыск не слишком богатого семейства, к нему не приставляли в учителя образованных рабов, а большую часть времени Квинт проводил в компании Стакира. Скиф, при всех его талантах, высокими материями не увлекался. Впервые список жизнеописания Александра на каком-то выцветшем папирусе, в оригинале составленный, кажется, самим Птолемеем, попался Квинту во время службы под началом Дидия. В первую очередь юный трибун заинтересовался, конечно, описанием походов и битв, но было там еще кое-что. Что-то, заставившее задуматься.

Здесь, на Востоке, самым большим удивлением, даже потрясением, стало то, что он, римлянин, с детства обучившийся греческому языку, понимал всех. В городах Вифинии, в порту Фокеи, любой чужестранец, одетый необычно, говорил по-гречески. Это поистине всемирный язык. Квинт путешествовал на борту финикийского гаула, подвергся нападению киликийских пиратов, а теперь ступает на борт египетской пентеры с командой, состоящей из египтян. И все эти люди, как он мог убедиться, были весьма условными финикийцами, киликийцами и египтянами. При всей этой удивительной общности, деление на "наших" и "не наших" представало чем-то донельзя искусственным. А вот кто органично смотрелся по ту сторону границы "наших", так это римляне, отряды которых Лукулл разместил на всех египетских кораблях. Собственных людей у легата не больше трех сотен, а то бы он отрядил их и в команды родоссцев с критянами. Не доверяет союзникам Луций наш Лициний.

Приятной неожиданностью стала встреча на борту "Трех Харит" с Барбатом и еще одним легионером, Титом Милоном, по прозвищу Лапа. Подбирая сопровождение для посла, Сергий Назика выделял ребят крепких, под стать этому Лапе с его геракловыми ручищами, но если на "Любимце Астарты" Милон особенно не выделялся, то здесь был, как титан посреди карликов.

Тессерарий весело подмигнул Квинту:

— Что, командир, провалились мы?

— Выходит так.

— Ничего, еще поживем.

— Поживем, Луций.

Впервые оказавшись на военном корабле таких размеров, Квинт был поистине впечатлен. Немаленький гаул казался теперь скорлупкой. А ведь пентера — не самый большой корабль из ныне существующих, и уж ни в какое сравнение не идет с гигантами Деметрия Полиоркета и Птолемея IV. Еще больший восторг вызвало зрелище выхода союзного флота в море. Север уже видел большие скопления кораблей при переправах в Грецию и Азию, но то были транспортники, а здесь, куда ни кинь взгляд, воды не видно от триер и пентер. Восемьдесят кораблей.

У входа в Геллеспонт флот изготовился к бою. Египетская эскадра шла правильным клином "Три Хариты" располагались довольно близко к его острию. На правом траверсе — пентеры "Ганимед", "Прекрасная". Далее флагман — "Птолемаида". По левому борту шла пентера "Рог Аписа", а чуть сзади держались триеры "Атропа" и "Чайка". Моряки сосредоточены, даже напряжены. Всезнающий Барбат, который не стеснялся расспрашивать всех обо всем, подсказал Квинту, что египтяне последние десятилетия сражались на море лишь с пиратами, часть из которых сейчас, союзники, довольно беспорядочно расположились на левом фланге. Флот Митридата же на море господствует. Не мудрено, что все его боятся. "Вернее, опасаются", — поправился Луций.

Когда на башне соседнего "Ганимеда" появился красный щит, пошло движение.

— Совсем близко понтийцы, видать, — прокомментировал Барбат, — за мысом. Скоро начнется.