В. Бирюк - Найм
Два примера. Победоносные походы Ивана Грозного, его резкие реформы, покончившие с удельщиной и федеральщиной, с княжеским правом «отъезжать» к иному государю, о чем столь ярко пишет князь Курбский, закономерно привели к катастрофе «тощих лет» начала 17 века. Наследники Грозного составляли вполне разумное, эффективное правительство, следующее лучшему из политики предыдущего царствования. И последовало — «Смутное время». Половина населения погибла, треть территории страны была потеряно. В основе катастрофы: подскочившие государственные расходы при неизменной системе хозяйствования внизу — «барщина».
Прошло сто лет и Россия снова въезжает в национальную катастрофу. Утроение суммы государственных податей при Петре Великом снова оставляют за чертой не бедности — голодной смерти — значительную часть населения. Из примерно 5.5 миллионов взрослых, «тягловых» мужчин за время царствования около 200 тысяч умерло с голоду и около 600 тысяч — сбежало, бросив свои хозяйства. То есть — тоже, большей частью, умерло, но не дома, а в придорожных канавах.
В конце 20-х годов 18 века только в царских имениях только в московской губернии от голода умер каждый десятый. В Центральном районе, от Оки до Волги, крестьяне нормально имели годовой дефицит пропитания в 3/8. Это в нормальный, не катастрофический, «бесхлебный» год.
Что такое эти самые «3/8»? Это 4.5 месяца в году. Обычная фраза из документов той эпохи: «Хлеб закончился к Новинам (т. е. к Новому Году), и крестьяне пухли от лебеды». «Мать мелко толкла кору и добавляла её в лепёшки». Как непрерывное, месяцами потребление толчёной коры и, соответственно, дубильных веществ и частиц твёрдой неразмолотой древесины, действует на состояние желудочно-кишечного… Так, чисто вспомнилось: аппендицит в эту эпоху — 100 % летальности.
Причём, на подворье есть и зерно, и скотина, и птица. Но есть их нельзя. Зерно — семянной фонд. Съешь сейчас — сдохнешь осенью. Со скотиной — аналогично. Вы не пробовали голодать перед полным холодильником? А детей своих голодом так морить?
В таких условиях Великий Пост — не элемент культа, а способ выживания. Кто поста не держит, тот потомства не оставляет. Или сам с голодухи через полгода помрёт, или голодные соседи, глядя на лоснящуюся морду, помогут. «Чтобы никто не отрывался от коллектива».
Именно князья и священники северной, Залесской Руси, вот в этом 12 веке, восстали против «ереси леонтинианской» — запрета Константинопольского Патриарха Леонтия устанавливать пост по церковным праздникам в среду и в пятницу каждую неделю.
Именно так: греческий Патриарх запрещает русским попам запрещать русским людям нормально есть.
За три года до меня, в 1157 году ростовчане, во главе с племянником епископа Смоленского Мануила, выгнали своего епископа Ростовского Леона за то, что тот «не разрешал поста в среду и пяток даже по случаю великих праздников». Бедняга побежал домой в Грецию «и встретил на пути императора Мануила и с ним болгарского епископа Адриана. Леона обличили русские послы при императоре и его хотели утопить. Дальнейшая судьба его неизвестна».
Сама мысль разрешить кому-то съесть гамбургер в среду, на которую пришёлся, например, Духов день — наказывается смертью.
Похоже, что основную часть российской истории основная часть православного населения считала «не-постный день» — личным оскорблением. Особенно — по «великим праздникам». Ибо наглядная скудость трапезы, проистекавшая не от освящённого церковью запрета, делала очевидной неспособность большей части православных нормально, вволю прокормить себя.
К 18 веку катастрофичность положения крестьян снова, как и перед Смутным Временем, дошла до предела. Да они просто не имели достаточно земли, чтобы прокормиться! Размер земельного надела должен быть не меньше, чем 1.0–1.1 десятины на едока, а у них было — 0.8.
Победоносная Северная война должна была неизбежно закончиться национальной катастрофой уровня «Великой Смуты». Нас спасли, как обычно, леность, глупость и поражения. «Не было бы счастья, да несчастье помогло» — многократно проверено русским народом на личном опыте.
Наследники Петра, по лености, слабости, бестолковости не смогли обеспечить преемственность политики великого реформатора. Не было среди них Бориса Годунова. И слава богу!
«Любимое детище царя Петра» — русский флот — бросают на приколе. Где он и сгнил. Петербург, «Северную Пальмиру», «окно в Европу», оставляют «заколоченным» — царский двор, чиновничество возвращаются в Москву. Регулярная армия сокращается на четверть. Велено оставить в штате только тех офицеров, кто со своих вотчин прокормиться не может. Офицерское жалование превращается, фактически, в пособие по бедности. Российская Императорская армия — в «Армию спасения».
Государственные расходы начинают снижаться. Вслед за уже упавшими государственными доходами. Налоговый пресс слабеет. Но, как и положено у нас, не упреждающими решениями правительства, а просто массовыми неплатежами. Накопившиеся недоимки начинают сравниваться по размеру с госбюджетом. Их списывают, и они за десятилетие снова выходят на тот же уровень. Их снова списывают. Как это часто бывает в России — тот, кто не исполняет закон, живёт лучше законопослушного.
Налоги платят помещики. А им нечем — крестьяне просто мрут на этой земле. И тогда в Центральном районе «барщина» массово заменяется «оброком». Помещики увиливают от ответственности за существование своих рабов. Но прокормиться-то с этой земли — всё равно нельзя. И крестьяне идут в города, нанимаются за деньги. В этом — основа мощных мануфактур, процветания и возвышения России во второй половине 18 века — «Век золотой Екатерины». В безземелье, в постоянном голоде всех центральных русских губерний.
Быть бы России «пусту» от очередного «голодомора», но от Петра, кроме победоносной Северной войны, славы Полтавы, чуда «вознёсшегося града Петра», вступления в «семью просвещённых европейских наций» остались ещё два похода: первый и последний. Азовский, показавший непригодность старого российского войска. И Прутский — закончившийся поражением уже новой, петровской армии.
Негромкая победа, негромкое поражение. Как-то историки на этот счёт не сильно… Хвастать нечем? А эти две мелочи спасли нацию — южная граница отодвинулась, крымчаки и ногаи перестали год за годом прорываться к Оке. В моё время это называется Центрально-Чернозёмный район. Отсюда, от ставших безопасными, заселяемых пустых пространств Воронежской, Курской, Белгородской… пошёл хлеб. Спасший после-петровскую, императорскую Россию.