Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

Кирьян Василич размахнулся, примерился и метнул связку.

Взрыв прогрохотал такой силы, что стены вздрогнули. Дед высунулся из-за паперти. Двери выбило вместе с кусками стены.

— Гранатами! И вперед!

Еще несколько гранат влетели в церковь.

— За мной!

Дед побежал первым. Как-то по звериному он почуял неладное, извернулся и упал, в самих дверях. А, может быть, просто споткнулся. Потому очередь из алтаря прошла мимо. Кто-то из наших рухнул, захрипев. Автоматчик же в алтаре получил винтовочный залп и очередь из «Дегтяря». С хоров и окон попрыгали немцы. Завязалась рукопашная.

Еж перехватил винтовку как дубину и махал ей, словно великан деревом, матюгаясь на каждом вздохе.

За его спиной присел Вини, стреляя по скачущим теням и молясь про себя:

«Только бы не в своего, только бы не в своего!»

Увлекся. И, получив по каске автоматом, рухнул на каменный пол.

Еж краем глаза успел заметить эсэсовца за спиной. Винтовка с размаха так треснула немца по арийской голове, что приклад треснул. А голова фрица лопнула как арбуз.

Он бросил винтовку, сорвал лопатку с пояса, огляделся. На какого-то нашего бойца навалились сразу два ганса. Первому Еж саданул по шее, перерубив позвоночник. Второй успел отскочить, поднырнул под размах и прыгнул на Ежа, свалив его на пол.

И стал душить, ломая кадык.

Еж захрипел, забил ганса по спине кулаками. В глазах помутнело, Еж потерял сознание…

— Андрюх, вставай. Все! Все! — кто-то бил его по щекам.

Он помотал головой, приходя в себя. Невыносимо болело горло.

— Ну, ты зверюга! — Дед с уважением разглядывал убитого. — Нос ему откусил и глаза выдавил.

— Фу… — Ежа передернуло.

— Молодец, молодец. А теперь собрались все. Бой еще не закончен. Сейчас пулеметчика выкурим — и отдыхаем. Раненых перевязать. Двое со мной. Вини, ты как?

Тот сидел на полу, обхватив голову и покачиваясь из стороны в сторону.

— Порядок, в танковых частях… Только шатает и тошнит.

— Контузия… Сиди пока. Отдыхай. Еж, зверюга, ты со мной. В колокола позвоним… Кто еще. Вот ты, ага. Фамилия?

— Рядовой Кашин. Цел?

— Целее не бывает, товарищ командир.

— Тогда вперед! — дед подобрал брошенный автомат.

Пулеметчик все еще лупил с площадки колокольни.

Осторожно ступая по крутым, изношенным временем и избитым войной ступеням они подымались наверх.

Дед, шедший впереди, за очередным поворотом остановился.

— Стоять! Германцев там двое, как минимум. Так, что на шару их взять не получится. Стойте тут. Один пойду… Ежели что, Еж, кидай гранату туда и дело с концом.

— Может сейчас гранату?

— Пулемет хочу ихний целиком…

— У нас есть.

— Этот вроде помощнее. Немцам хочу радость устроить. Ночную и неожиданную.

Дед осторожно пошел дальше, заглядывая за повороты. Вот и люк…

А немцев и впрямь было двое. Один лихорадочно набивал ленты, второй выцеливал по траншее красноармейцев.

Дед прицелился… Второй номер поднял голову и лихорадочно заорал:

— ПЕТЕЕР!!!

И получил очередь грудь.

Первый номер оглянуться не успел.

Дед вылез на площадку, высунулся из окна и заорал:

— Братцы! Все!

Батальон тут же поднялся в атаку — сметая на своем пути гитлеровцев, зажатых между двух огней — с фронта и тыла.

— Еж, подь-ка сюды!

Еж вместе с Кашиным вылез на колокольню:

— Ленты подавай. А ты помоги пулемет перетащить. Они переставили МГ в другой проем:

— Ну, чудо немецкой техники… — Кирьян Василич дал длинную очередь по траншее, хорошо видимой по вспышкам выстрелов. — Хорошо… А вот еще!

После третье очереди пулемет почему-то заклинило.

— Ешкин кот… Чего это он?

— Кирьян Василич, у него стволы надо менять. — сказал Еж. Патроны у него то и дело выпадали из дрожащих рук.

— Тьфу, ек-макарек… А как, кто знает?

И Еж, и Кашин пожали плечами.

А дед выглянул на улицу:

— Уже и не надо. Наши в траншеи ворвались. Завтра с трофеем разберемся. Пошли вниз. Отдохнем.

— А который час? — спросил Еж.

Кашин посмотрел на часы:

— Двадцать минут второго.

— Всего? Я думал уже утро…

— В бою всегда так. Ладно, хватит трындеть. Пошли вниз.

Первую половину дня таскали трупы. Эсэсовцев засыпали в воронках и притаптывали землю.

Нашим делали холмики и втыкали столбы с дощечками, где писали количество бойцов. Имена просто не входили. Список погибших составлял по смертным медальонам командир роты Прощин.

Список получился большой.

Из роты осталось живыми и не ранеными двадцать восемь человек. Взвод.

А с утра их поднял командир полка.

— Рота, подъем! — сонные, грязные, окровавленные, небритые, в изодранной форме бойцы выходили из церкви. Они там и спали рядом с трупами немцев, не в силах их вытащить после боя.

— Орлы… — сказал полковник. — Вот если в порядок себя приведете — соколами станете! А в порядок себя привести надо. Корреспонденты приедут, героев снимать будут. А вы, эвон какие басмачи. Кто командир роты?

— Сержант Прощин!

— Сержант… А ротой командуешь! Молодец!

— От всей роты двадцать семь штыков, товарищ полковник.

— Пополнение я тебе обещаю, сержант. И повышение в звании обещаю. А ты мне пообещай, что к обеду тут все чистенько будет. Пару немцев оставь, фотографы это любят. И еще мне пообещай, наградные листы к вечеру сделать, на особо отличившихся.

— У нас, товарищ полковник, все отличились.

— А ты лучших из лучших выбери.

— Тогда боец Богатырев у нас лучший из лучших.

— Это который? Покажи! Аааа… Георгиевский кавалер? А комиссар-то на тебя орал… Говорит, не по уставу. Ранили комиссара-то слышал? Чего скажешь? — похлопал Богатырева по плечу полковник.

— Товарищ полковник, так боец и вытащил товарища батальонного комиссара!

— Вот даже как? Герой… Ну и пиши тогда представление, как врио командира роты. Подпишем и отправим в Военный Совет армии. В царской армии в каком чине служил, боец? — спросил у Кирьяна Васильевича комполка.

— Унтер-офицер Богатырев, ваше… товарищ полковник, — вытянулся тот во фрунт.

— А я рядовым начинал! А в гражданскую?

Кирьян Василич помедлил… И резанул: