Мария Чепурина - С.С.С.М.
Молодые люди бросились в месильный. Здесь, похоже, собрались все коммунисты и сочувствующие Манитуана: толпа, в которой смешались белые и цветные, люди с ведрами и люди с кастрюлями, была еще плотнее, чем на встрече заключенных в доме Паттерсона.
— Позвольте… Извините… Разрешите… — бормотал Краслен, пытаясь пробраться если не вперед, то хотя бы в такое место, откуда что-нибудь можно увидеть.
Узнав героя, массы расступились.
Юбер разогнулся, Вальд убрал руки. Не веря своим глазам, коммунисты наблюдали, как грудь Вождя несколько раз сама поднялась и опустилась. Кожа порозовела, рот раскрылся…
— Доложите результаты продразверстки! — слабым голосом сказал глава рабочих.
Спустя час-другой, когда Вождь смог сидеть и стоять, а также понял, где находится, и пожал руки всем желающим, ангеликанцы стали потихоньку расходиться: кому-то надо было отправляться на поиски еды, другие понимали, что, хоть красностранские части и под боком, хоть коммунисты и пошли на временный союз с буржуазией, многолюдные сборища, тем более без конспирации, могут быть опасными. Джессика отправилась за пищей для Вождя, Джордан — за новой пристойной одеждой, Джулиан — за спальным мешком для воскресшего, которого решили держать на фабрике — пока не окрепнет. С руководом остались Краслен и ученые — надо было проследить, чтобы ему не стало хуже, ввести в курс мировых событий и исполнить свое давнее желание — пообщаться с величайшим человеком.
— Так, стало быть, я пролежал мертвым двадцать три года? — удивленно спрашивал Вождь. — А кулачество уже истреблено как класс? Крестьянские массы влились в сельхозкоммуны? Страна индустриализирована? Новый быт сделался повсеместным? Что, и электричество у каждого? И женщин уважают? Все — так быстро?! Неужели я увижу это собственными глазами?!
— Как только окрепнете, сообщим об этом своим и все вместе выберемся в Красностранию, — отвечал Заборский. — Наверняка для вас выделят один из находящихся здесь наших самолетов.
— Наших самолетов? Что они здесь делают?!
Вождю рассказали о разгоревшейся войне, о положении в Ангелике и красностранской помощи в борьбе с фашизмом. Черные глаза руковода яростно засверкали, густая шевелюра, и без того стоявшая дыбом, едва не зашевелилась.
— В таком случае какого черта вы предлагаете мне ехать домой?! — вскричал воскресший. — Новая империалистическая война вот-вот сделает нужду угнетенных классов невыносимой! Верхи разбежались, у низов кончается терпение, массы активизировались, революционная ситуация на носу! А вы предлагаете мне сидеть дома?!
Ученые смутились. Один лишь Краслен отреагировал на мнение Вождя незамедлительно и восторженно:
— Правильно, правильно, Лев Давыдович! Я знал, что вы так и ответите! Если решите возглавить мировую революцию — можете на меня рассчитывать! Не зря меня в честь вас назвали!
— А как вас зовут? — спросил Вождь.
— Краслен. То есть красный ленскист!
— Вот оно как! — улыбнулся поклонник романов в стихах. — Что же, это очень лестно. А скажите-ка мне теперь: повсеместно ли наша страна радиофицирована? Завершилась ли победой война с религиозным дурманом? А грамотность, чистка зубов и прививка от оспы — всеобщие?..
Рассказ о достижениях рабочей партии прервали Джессика и Джордан. Взволнованные лица негров говорили о том, что, помимо еды и костюма, они принесли с собой важные новости.
— Брюнны отброшены! — объявила негритянка.
Краслен перевел. Все захлопали.
— К сожалению, это еще не все новости на сегодня, — добавил ее брат. — Ввиду того что угроза уличных боев отпала, начальник полиции требует сдать все оружие, включая самодельное, и разобрать баррикады.
— Это его собственное мнение? — сурово спросил Ленский.
— Думаю, нет. Указание сверху. Впрочем, министры разбежались, мэр исчез, так что теперь не разберешь, кто правит городом.
— Те же, кто и всегда, — ответил Кирпичников. — Капиталисты. Только теперь, полагаю, они это делают сами, не прикрываясь демократическим фасадом.
— Значит, они боятся народных масс, — подал голос Заборский. — И видимо, не напрасно. Забастовки не прекратились?
— По радио объявили, что забастовщиков будут судить как военных преступников, — сообщил Джо. — Войска С. С. С. М. выполнили свою задачу и уже выводятся, так что мы беззащитны перед эксплуататорами! Вот-вот снова начнутся гонения на коммунистов! Красностранская армия сбросила лапу фашизма с шеи буржуазии и ушла, а та вздохнула свободно и решила взяться за «дело»!
— Между тем хлеба нет как не было, — добавила Джессика. — Я принесла товарищу Ленскому похлебку из корешков, которые мы выкопали на развалинах. По радио требуют снова затянуть пояса!
— Говорят, под предлогом поисков подпольных складов оружия и разоблачения шпионов полиция начала повальные обыски! Уже арестовали несколько человек. Они врываются в чужие дома, словно хозяева! — продолжал Джордан. — Мы выдержали такую осаду, а что в результате?!
— Скажи о брюннах, Джо, — напомнила негритянка.
— Да… — Джордан вздохнул. — Ходят слухи, они оживили свою пробную роту убитых.
— Час от часу не легче! — буркнул Вальд.
— Долой опасения! — провозгласил Лев Давыдович. — Нам не впервой бросать вызов реакционным режимам! Я чувствую: победа мирового коммунизма совсем близко!
С этими словами он сделал шаг в сторону негров, молниеносно подхватил их на руки — брата левой, сестру правой — и закружился с пролетариями так, как будто это были маленькие дети.
В тот же день, ближе к вечеру, в городе начались баррикадные бои. Это произошло как-то само собой, без чьих-либо призывов и бунтарских планов. Полиция получила приказ демонтировать баррикады ввиду их ненужности. Гражданам это не понравилось: одни боялись, что фашисты еще вернутся, вторые считали, что укрепления пригодятся для обороны от кого-нибудь другого, третьим было просто жаль своей работы. Принудительное разоружение тоже мало кого устраивало. Мелкие стычки с полицией мало-помалу переросли в массовые сражения.
Боевого духу повстанцам придавали разговоры о якобы возникающем то там, то здесь человеке, невероятно похожем на Льва Давыдововича Ленского, вождя мирового пролетариата, погибшего двадцать три года назад и до недавнего времени хранившегося замороженным в здании фабрики Памперса. Рассказы о невероятной физической силе воскресшего (как вариант — двойника) делали слухи совершенно фантастическими. И все же в них верили многие. Особенно после того, как по радио объявили опровержение «нелепых сплетен о восставшем мертвеце», — тогда вера в вернувшегося Ленского стала чуть ли не всеобщей.
К тому времени, как стало смеркаться, большинство полицейских ретировалось или перешло на сторону восставших. Разогнав прислужников капитала и отстояв свои сооружения, ангеликанский народ, вопреки ожиданиям, не успокоился. Ораторы, вещавшие с афишных тумб и постаментов разрушенных статуй, говорили о бесчестном поведении правительства и требовали от измученного народа взять власть в свои руки. Первые советы появились при заводах и при фабриках. Когда стало окончательно ясно, что завершение фашистских обстрелов не означает ни хлеба, ни карточек и необходимые продукты не появятся сегодня в продаже, так же, как не было их ни вчера, ни позавчера, раздались призывы штурмовать закрома буржуазных особняков.
Под покровом ночи толпы хлынули к домам О’Нила, Ромберга, Кебба, Уилсона, Чертона, Чертинга и, разумеется, Свинстона. Тысячи рук бросали в особняки камни и бутылки с керосином, трясли решетки оград и вздымались вверх с требованием справедливо разделить питание. Ленский возникал то там, то здесь. Теперь его видели многие. Оживший Вождь одной рукой вырывал из земли заборы, окружавшие «частную собственность», и срывал двери с петель. Слуги богачей с криком разбегались, увидев Вождя. Кроме них, в особняках никого не было. Хозяев не нашли ни в одном из домов. Позже, когда граждане распределяли между собой захваченные вина, сыры и колбасы, кто-нибудь непременно вспоминал, что совсем недавно, еще утром, видел поднявшийся над особняком геликоптер или автомобиль с тонированными стеклами.
Впрочем, хлеб и мясо оказались далеко не главными находками народа в логове эксплуататоров. В нескольких богатых домах обнаружились телеграммы, ясно говорившие о том, что буржуазия разуверилась в победе над Брюнецией и перешла на сторону противника. Причиной тому было известие о воскрешении роты фашистских солдат, поступившее от ангеликанской разведки. Буржуи и генералы решили, что Ангелике и всему нефашистскому миру пришел конец, бежали из страны и принесли присягу «новому господину мира».
Подтверждение сведений о воскрешенных солдатах и новость про бегство верхушки потрясли манитаунцев. Сообщения и о том и о другом передали по радио ровно в полночь — сразу после того, как вещательная станция была захвачена группой коммунистов и сочувствующих. Следом выступил Ленский. На ломаном ангеликанском он объявил, что жив и снова готов возглавить народные массы. Новые хозяева радиостанции тем временем разбили все пластинки с записями глупых песенок и одурманивающих фокстротов. На их место должна была прийти новая, прогрессивная, идейная музыка. Звуки Интернационала, впервые транслируемые ангеликанским радио, возвестили, что наступающий день стал первым днем революции.