Олег Радзинский - Агафонкин и Время

Не отдавать Агафонкина в школу решили семейным советом – Матвей Никанорович и Митек с приглашенным в качестве наблюдателя с совещательным голосом Платоном Тер-Меликяном. Собственно, решил это, как и все важные вопросы Квартирного обитания, Матвей Никанорович и объявил Митьку. Тот слушал, кивал и, как водится, думал о практичном:

– Справку нужно будет оформлять, что обучаться не в состоянии, – рассуждал вслух Митек. – Комиссии проходить на отсталость. – Он задумался. – Организуем, конечно, но хлопот много.

– Ничего страшного, – тоном, не позволяющим возражений, заявил Матвей Никанорович (Митек только сменил ему подгузник, и тот чувствовал себя особенно уверенным в своей правоте). – Отдадим в школу – хлопот будет еще больше. Чем меньше у Алеши контакта вне Квартиры, тем спокойнее. Вы как думаете, Платон?

Платон никогда не отвечал сразу. Он задумывался, оборачивался по сторонам, словно кого-то искал, тер пальцами широкие гладкие крылья носа и, откашлявшись, наконец отвечал на обращенные к нему слова.

– Думаю, Матвей Никанорович, вы правы, – сказал тогда Платон. Он внимательно осмотрел сидевшего на диване семилетнего Агафонкина и, коротко помолчав, добавил: – Хотя, знаете ли, в качестве эксперимента было бы любопытно. Проследить, знаете ли, эффект воздействия процесса общественной социализации на существо, живущее вне законов макрофизического мира.

Существом этим, ясное дело, был Агафонкин.

Агафонкин видел время.

Как люди видят время? Агафонкин открылся мне февральской ночью в сдавленной тишине санитарной дежурки Дома ветеранов сцены, и я, пораженный услышанным, принялся мучить его, пытаясь понять механизм. Агафонкин, привыкший к подобным расспросам (его ими пытали все детство Матвей Никанорович и Платон), объяснил так:

– Когда вы, Иннокентий, смотрите в кинотеатре фильм, в каждый данный момент видите лишь один кадр – тот, что находится в окошке кинопроектора. Это и есть настоящее. Кадры меняются: будущее становится настоящим, настоящее становится прошлым и исчезает навсегда. Поэтому зрители видят только настоящее. Только то, что попало в окошко кинопроектора.

Агафонкин же видел все сразу. Он видел время как растянутую перед ним нескончаемую киноленту, и каждый кадр этой ленты продолжал совершаться, никуда не уходя, никогда не прекращаясь: вот Пушкин стреляется на Черной Речке, а вот он читает стихи Державину на лицейском выпуске. Вот Ельцин просит у народа прощение в 99-м, а вот он карабкается на танк в 91-м. Кино, что показывали Агафонкину, никогда не заканчивалось, и время не исчезало в темноту, пройдя сквозь отсекающую прошлое и будущее амбразуру настоящего. Агафонкин видел все кадры сразу и одновременно.

Мир не меняется, Иннокентий, объяснял Агафонкин, мир не идет от одной точки к другой. Все стоит на месте и происходит одновременно. И будет происходить всегда.

Когда-то, будучи ребенком, Агафонкин рассказал это Матвею Никаноровичу и Платону. Те, выслушав, принялись спорить, пока Митек кормил Агафонкина яичницей-глазуньей с покрошенным сверху сыром на большой светлой кухне с зелеными стенами.

– Допустим, уважаемый Платон, – горячился Матвей Никанорович, ползая из одного угла манежа в другой, – допустим, Алешино видение времени аккуратно отражает его истинную суть. Мы ведь считаем, что время движется, поскольку измеряем время способностью передавать информацию из прошлого в будущее, не так ли? То есть мы знаем, что случилось вчера, но не знаем – достоверно по крайней мере – что произойдет завтра? Допустим – ну, скажем, в порядке парадокса, что время не идет, а стоит, как утверждает Алеша. Что это означает? А то и означает, что Алеша видит время, как оно описано с позиций релятивистской физики.

– Помилуйте, Матвей Никанорович, – удивился Платон, – да ведь на этом принципе построена Частная теория относительности. Что же вас удивляет, что же здесь нового?

– А то новое, – торжествовал, уцепившись маленькой ладошкой за край манежа Матвей Никанорович – погремушка победно над круглой, покрытой пушком, головой, – а то и новое, что Частная теория относительности работает только для элементарных частиц! А мы имеем дело, – взмах звякнувшей погремушкой в сторону притаившегося за дверью Агафонкина, – а мы с вами, дорогой мой Платон, имеем делос макрофизическим телом. Алеша, – позвал Матвей Никанорович, – пойди сюда, милый.

– Взгляните на отрока, дорогой Платон, – потребовал Матвей Никанорович. – Напоминает ли он вам элементарную частицу? Выглядит ли он как, скажем, нейтрон? Или, возможно, вы находите в Алеше сходство с протоном?

Платон придирчиво осмотрел Агафонкина и, вздохнув, признал, что на элементарную частицу тот похож мало. Об Агафонкине оба спорящих скоро забыли и перешли к упоительному по абстрактности обсуждению возможности функционирования макрофизических тел (таких, как Агафонкин) по законам микрочастиц.

Спор их, однако, не менял сути: каким-то загадочным, необъяснимым образом Агафонкин видел кадры растянутой перед ним ленты времени одновременно. Мало того: в каждый из этих кадров он мог попасть.

Эта способность Агафонкина перемещаться в пространстве-времени интриговала Матвея Никаноровича и Платона Тер-Меликяна более всего. С раннего детства они пытали Агафонкина расспросами о механизме перемещения.

Механизм же был примитивный до смешного: Агафонкин мог прыгнуть в любой момент-кадр жизни любого человека. Все, что ему для этого было нужно, лишь дотронуться до человека.

Когда – года три назад – Агафонкин посмотрел американский фильм “ Телепорт”, он удивился сходности своей ситуации с героем фильма, прыгавшим из одной точки пространства в другую. Только Агафонкин прыгал из одного времени в другое. И ему был необходим Носитель – человек. Американец же обходился картинками – посмотрел на фотографию места, и уже там. Еще один пример превосходства западных технологий над отечественными.

– Видите ли, Иннокентий, – объяснял Агафонкин, грея ладони о почти остывшую кружку с чаем в санитарной дежурке Дома ветеранов сцены, – когда нужно куда-то попасть, для меня как бы вырисовывается путь, вмятины в пространстве-времени от различных людей-тел. Эти люди – Носители, а путь мы называем Тропа.

Кто эти “мы”, Агафонкин рассказал потом, поначалу же он держал Квартиру и ее обитателей в секрете. В то время он еще надеялся, что обойдется и Агафонкин сможет жить свои разные жизни, не открываясь, не признаваясь и не каясь.