Фарход Хабибов - Из дневника "Попаданца". Необычный попаданец в 1941г.

Немецких офицеров расстреливаем (они же наших командиров попавших в плен расстреливали), рядовых выживших (пять штук) оставляем жить, ну их нафиг, места в машинах нет. И колонна стартует, рвем к месту засады, там ждем минут десять, пока минометчики собирают свои дудорги и их растопырки, а танкисты выкатывают свои железяки, и потом рвем когти. Мавр сделал свое дело, мавр может лететь нахрен.

Через полтора-два часа как победители входим в лагерь, побили роту, сами потеряли девять человек убитыми, и восемнадцать раненными. Убитых похороним, раненных вылечим, тем более тяжелых только два, Босхамджи получил пулю в грудь, а один из бойцов крепостников в живот. Калиткин сказал, что Босхамджи вылечат, а вот Васильчикова (который ранен в живот) нет, жаль значит, потеряли не девять, а десять.

Теперь ждем Елисеевцев, но им намного труднее, во первых надо сломить оборону, а там рота охранников, во вторых надо еще пешим ходом привести освобожденных пленных, я молчу об очистке от предателей и засланцев. Я иду и докладываю о выполнении задания полковнику, Плотников, представляет подробный список трофеев (или растрофеев, все-таки мы захватили захваченное немцами добро). Выхожу от полковника, как мне на шею бросается рысь, ну или леопардиха, то есть Машенька моя.

— Маш, успокойся блин вокруг люди, что за сантименты блин, ты ж мой авторитет комиссара роняешь.

— Плевать, — говорит мне Машуня и тащит на склад, у нее там кабинетик оказывается есть.

И как настоящая женщина, благодарит своего охотника добытчика, Машуня благодарит меня неистово, аж до ужина. Экстремалка блин, за тонкой перегородкой, бойцы таскают и размещают трофеи этого дня, а я в это время благодарность получаю, правда, пришлось Машу перевести в режим беззвучки. Мы закончили дачу и получение благодарности, к тому времени, и бойцы закончили ныкание трофеев. Маша пошла, принимать дела у Глафирки. Глафирка сдав бумаги Маше, ушла, и тихо из закутка вынырнул я, ну все время ужина вперед на жрач.

После ужина, по традиции мы с Машей взяли опель и выехали в лес, Елисеев с со своими, видимо заночевали, где-то в лесу. А мы с Машей решили перед сном "пробежаться" и "пробежавшись" несколько раз, практически под утро заснули. Аувфидерзейн 9 июля.

Просыпаемся с Маней в обнимочку, соловей, где-то заливается, какую-то порнографию поет, пора вставать, война есть война. Хотел по привычке утреннюю "пробежку" сделать, но чего-то Манька не хочет, ну нет, так нет, придется побегать другими ногами.

И побежал я по утреннему белорусскому лесу, соловей все так же расписывет невидимой соловьихе, че он с ней сделает, если она сделает глупость и уступит. (Неожиданный взгляд на трель соловушки, но реальный, ну не о любви к родине ж он поет). Бегу и выбегаю на поляну, вдруг в конце поляны заметил, какое-то движение. Сразу плашмя валюсь на землю, и включаю режим сонара, или радара, короче включаю все органы чувств, что за фигня, может какая парочка, типа меня и Мани?

И затихарившись ползу вперед, как в 95 на границе таджикско-афганской по-пластунски передвигались, действительно, люди, причем немцы, целых шесть штук, что делать? Из оружия у меня только кулаки и ноги, а их шесть и тоже не хило тихарясь двигаются вперед, в лагерь к нам, что ли, разведка? Что же делать, едрит атлетико мадрит?

Ползу за ними, они передвигаются, тоже тихо, даже травинки не двигаются, тоже мне привидения, а почему их так мало?

Тут поверх голов немчиков, проносится очередь, стучит МГ, ого часовой-то наш не спит.

— Хенде хох, штейт ауф, дойчише швайны, встать суки, руки за голову оружие на землю, следующая очередь пойдет ниже, — грозно кричит часовой (по голосу Акмурзин вроде).

— Стой не стреляй, мы не немцы, мы свои, мы советские.

— Какого фикуса, наши, наши все тут, или за линией фронта, считаю до трех, и если по одному, с поднятыми руками и без оружия не подойдете, МГ из вас фаршированных уток сделает по-пекински. — и вдобавок фразу на ядреннейшем мате, прям термоядерная фраза, даже полковник отдыхает, нет, это не Акмурзин.

Одетые в немцев неизвестные о чем-то шушукаются, потом снимают автоматы немецкие и оставляя остальную снарягу, поднимают руки.

— Эй, пулеметчик, мы сдаемся.

— Подходите по одному, чуть ручки спустит кто, я крещение устрою очередью всем.

Ряженые не опуская руки, медленно идут вперед, подползаю и беру в руки первый же автомат, теперь встав, иду за ними.

Опять очередь поверх голов:

— Вам че не понятно, по одному и без оружия, че за, сука там с автоматом плетется?

— Это не сука, а комиссар дивизии конвоирует задержанных.

— Ой простите товарищ Каримов, не углядел сразу.

— Граждане, задержанные, руки за головы, сесть жопой на землю, не бойтесь не долго, до геморроя не дойдет, — командую я.

Они что-то ворчат, но передергивание затвора МП-шки, их отрезвляет, и они послушно задрав ручонки, садятся на попчонки (чего-то рифма рукивверховская), ну уж какая получилась.

Стоим, держим на прицеле неизвестных, тут крик из кустов, которые сзади нашего часового:

— Телинин, в чем дело?

— Товарищ сержант тут мы с товарищем комиссаром каких-то ряженых непонятков добыли, целых шесть штук.

— Здравия желаю товарищ комиссар.

— Сержант, осторожно обыскать каждого, потом связать ручки за спину.

За сержантом стоят еще около взвода, бойцов, и тоже держат на прицеле неизвестных, сержант передает МП в руки ближайшему бойцу, и доставая (хозяйственный сержантик) шпагат, командует бойцам:

— Обыскать, от сапогов до пилоток, что бы ни одного шва не пропустили. И что бы даже зубочисток не осталось, — говорю я и думаю, а тогда зубочистки были или потом появились? Хотя вроде когда Гаспара Колиньи убивали в Варфоломеевскую ночь, у него в зубах она была.

Скоро привели всех шестерых пойматиков в расположение, а Елисеев шляется где-то, далеко, и их колоть их пока некому, потому загнали неизвестных в землянку. Их главный, белобрысый улыбчивый тип ростом с меня (где-то 180 см), но признаю поширше, дубок такой, просит позвать им нашего командира.

— Слушай, Некто, может тебе товарища Сталина позвать, или на Лаврентию Павловича согласишься?

— Товарищ комиссар, мне нужно срочно поговорить с командиром подразделения.

— У тебя Некто, нет документов, ты в форме противника, но говоришь по-русски, как мне тебя допустить к полковнику?

— Ну не имею права я говорить, комиссар, пойми я наш, но нельзя говорить мне.

— О как, даже комиссару дивизии?