В. Бирюк - Прыщ

Я вытаскиваю у него из руки смятую бумажку, щёлкаю зажигалкой. Славно горит — не береста. А уж пергамент спалить — и вовсе. Лохмы пепла падают в ковш с водой, из которого он пил. Наконец, бросаю туда и последний чистенький уголок.

Демьян смотрит завороженно. Не врубается: донос, вроде бы, на него — князю. Но принесён ему. Причём — соучастником, который сам пойдёт под топор. Но донос — сожжён… Как-то связать… после гулевания всю ночь напролёт… Потом вопросительно поднимает на меня глаза. И я уверенно продолжаю втюхивать прямо в эти мутноватые гляделки:

— Поэтому, господин кравчий, озаботился я подбором надёжных людей в кое-каких городах русских. Вот представь: есть где-то сундук, в сундуке том — лежит грамотка. Хозяину сундучка — ничего не надо делать, получаешь себе лепту малую, а как пройдёт слух о беде, со мной приключившейся, смерть вдруг ко мне пришла, или, там, застенок с чего-то… Грамотку из сундука достаешь и вятшим людям местным отдаешь.

— К-каким?

Профи: начинает с конца, с эффекта срабатывания, с результата.

— Разным. К примеру — Евфросинии Полоцкой. Милейшая старушка. Уж она-то этот случай не оставит! Она-то своих князей уже построила, теперь на соседних голодно косится. Шуму… — по всей Руси. А уж как в Новагороде на торгу крик подымут… Вся Русь над князем Романом смеяться будет. Не ругать-ахать от злодейства, а ржать-хохотать с его глупости. Ну, что скажешь? Ты ж слуга княжеский, жизнь да честь его защищать клявшийся. Крест на том целовавший. Ну, защищай.

Я никогда не вру. Утверждение: «озаботился…» — истина: есть у меня в Елно надёжный «коростель». Продолжение «представь…» — чисто гипотетическое утверждение, приглашение пофантазировать. «Евфросиния — милейшая старушка»… ну, я так вижу.

В первой жизни я никогда не работал по шантажу. Нужды не было. Но здесь-то…! «Святая Русь» — школа шантажистов и вымогателей. По крайней мере — в моём случае.

Когда я в Елно тамошнюю посадницу попытался… чуть головы не лишился. Два раза. Теперь — чуть поумнел.

Основной приём тот же: источник конфликтной информации — «далеко-далеко, где кочуют туманы».

Разница: бешеная посадница была любительницей, видела во мне наглого одиночку. Которого можно испугать, расколоть и прирезать.

Кравчий — профи, видит некоторые мои «паутинки мира». Испугать меня… сценка в застенке оказалось обманкой. Собственный прокол в оценке моей управляемости — для него очень болезнен, заставляет осторожничать, предполагать неизвестное и — худшее.

Прирезать? — Да без вопросов! Но тогда уж — и без ответов.

Демьян как-то собрался. Негромко скомандовал в сторону:

— Свистун! Ко мне!

В тёмном углу сеней какая-то неприметная дверка, ход в пристройку? Дверца открывается и оттуда рысцой бежит… Факеншит! «Салоп»! Нехорошо. Вдвоём они меня… А я, как дурак… в углу у дверей ручка колуна торчит. Успею?

Нет. Не успеваю.

И — не надо.

«Салоп» подбегает к кравчему, наклоняется, подставляя ухо к устам господина своего. Тот одной рукой обнимает его за шею, вторая рука проскальзывает под накидку-салоп… Глаза «салопа» широко распахиваются, рот пытается захватить воздух. Демьян чуть толкает в сторону, и тело валится на пол. Из груди у него торчит нож. Прямо в сердце. А на правом боку видны пустые ножны.

— Упокой, господи, душу раба твоего. Добрый человек был. Только свистел часто и суетился сильно. Побежал, вишь ты, запнулся, на ножик свой упал…

Демьян быстро креститься, а я с трудом закрываю челюсти. Нет, я конечно, уже не раз видел, и даже сам… И вообще: «попадун — глаз урагана», вокруг должны постоянно дохнуть туземцы. Но вот так хладнокровно, мимоходом… Кажется, ген D4 в средневековье распространён значительно шире, чем в моё время.

— Цена?

Очухался. Нытья не было вообще, из ступора выходит. Интересно сравнить с самим собой днём раньше. Вот, пошли однословные фразы.

— Штука гривен.

— Чего?! Гривну? Кунами? Одну?!

— Одну. Тысячу. Гривен.

Демьян хлопает глазами. Да, такие суммы в частном обороте на «Святой Руси» не фигурируют. Но я же расту! И расценки у меня растут.

— Не. Неможно. У меня и денег-то таких отродясь…

— Речь — не об твоей кисе. Ты как-то толковал о важных людях, которым я помешал Вержавским серебром накачиваться. Вот и прибери остатки. Чтобы они другими делами заняты были. А не за головёнкой моей охотились.

— Не, да откуда…

— На нет — и сюда нет. Только — туда.

Я встаю с лавки уходить. Кравчий с секундной задержкой кидается следом, хватает за плечо. Оба останавливаемся, смотрим друг в глаза. Ярость на его лице постепенно сменяется… более вежливым выражением. Даже где-то смиренным и просительным.

Прекрасно понимаю его задушевное желание: своими бы руками гада… Но… Он даже отряхивает невидимую пылиночку с моего плечика.

— Не… ну правда же… откуда такие деньжищи… нет-нет, я попробую… но…

— Пробовать — не надо. Надо — принести. Ладно — поверю. Сейчас едем к Акиму, делаем две заверенные долговые грамотки. С погашением на Крещение и на Пасху. За просрачивание — двойной рез. Ответ — всем майном и головой. Там и свидетели найдутся. Всё понял? Едем.

Пыхтит, крутит головой. Самый простой способ — прирезать меня тут же. Решает все проблемы. И — создаёт новые… Слишком много вокруг меня странностей. Да хоть бы тот же новый материал — бумага. Такого здесь не бывало. Это что-то значит? Я пишу хоть и полууставом, но с разбивкой по словам. Не могу без пробелов! Это какой-то тайный знак? Какая-то чертовщина?

Конечно, на «Святой Руси» есть свои шантажисты. Но они работают простенько, по-семейному:

— Отдай! А то батяне скажу!

Способ передачи информации — прямой, устный. Получатель — конкретный начальник.

Здесь нет манеры римских патрициев времён Империи — «писать правду в завещании». Живые римские аристократы предпочитали своих правителей усиленно славословить. А те же, но мёртвые — ругали не выбирая выражений. Именно из завещаний патрициев Светоний набирал «порочащие честь и достоинство» императоров эпизоды для своих «Двенадцати цезарей».

Описываемый мною «посмертный удар», «мёртвый хватает живого» — для «Святой Руси» совершенная новость.

Вторая новизна: обращение не к отдельному лицу, но — «публикация».

Воспроизводство, копирование информации в средневековье — очень трудоёмкий, медленный процесс. Но у меня — другие материалы. С неизвестными ему свойствами.

Человек может нацарапать за вечер одну такую грамотку на бересте. А сколько можно сделать бумажных копий? Доносы никогда не делают тиражом. Опубликование… обращение к общественному мнению… к сообществу власть имущих и благочестию следующих… к множеству их…