Евгений Токтаев - Дезертир

– Митридат заперт в портовом городе, – Фимбрия изрек факт, озвучивания которого вовсе не требовалось.

Север кивнул.

– Чего киваешь? Ну, и что из этого следует?

– Что следует? – префект все еще не понимал цели вызова.

– Следует то, что он не заперт.

– У него нет кораблей, – возразил Север.

– Да? Совсем, нисколько? Ты там, через стену видишь, что пирсы пусты, и никто на суда не грузится, собираясь свалить на все четыре стороны?

– Через стены я не вижу. Но пирсы пусты. Так утверждает разведка.

– Разведка утверждает и кое-что другое, – раздался знакомый голос из-за спины.

Север вздрогнул и повернулся. В углу палатки стоял Реметалк. Префект, войдя, не заметил его.

– Что именно?

– Митридат посылал гонцов еще из Пергама. Мы перехватили одного. Наверняка он не единственный. Это не считая голубей. Гонцы к Неоптолему и Зеникету.

– К Зеникету? Кто такой Зеникет?

– Я рад, – сказал Фимбрия, – что тебе не надо рассказывать, кто такой Неоптолем. А Зеникет, это один царек с Пиратского берега.

– Я бы не стал говорить о нем столь пренебрежительно, – сказал разведчик.

– И откуда ты такие слова-то знаешь...

– Значит, Гай Флавий, ты думаешь, что скоро корабли у Митридата будут? – спросил Север.

– Молодец, – одобрительно кивнул легат, – всегда ценил тебя за быструю соображалку. Будут. Скоро.

– Разве Неоптолема не связывает Сулла?

– А как он его свяжет? Сулла – сухопутный зверь. Неоптолем – морской. Если кто и держит Суллу, так это Архелай.

– Что же, значит надо штурмовать город, иначе царь улизнет.

– Штурмова-ать... – мрачно протянул Фимбрия, – не очень-то пока выходит... Перед тобой тут побывал Тит Сергий, он мне доходчиво объяснил, как сложно будет взять Питану. Да я не слепой, и сам это вижу. Хотя, признаюсь, первый порыв был – штурмовать.

– Первая лепешка вышла комом, – спокойно сказал перфект, – вспомни, у Риднака нас тоже поначалу ударили по носу, но потом...

– Нет времени, Квинт! Мы расточим силы в этих штурмах и осадах, подойдут к Митридату корабли, и царь улизнет, хохоча над глупыми римлянами. Война затянется. Мы не получаем подкреплений, примкнувшие к нам города могут изменить. Провиант добывать все тяжелее. Обчищая амбары, мы настраиваем местных против себя. Они огрызаются. И будут огрызаться сильнее. Мы скоро сожрем все в округе, а после этого Азия нас самих поглотит.

– Не проиграв ни одного сражения, проигрываем войну, – задумчиво произнес Север.

– Тоже понял, – удовлетворенно кивнул легат, – Ганнибал как-то умудрялся несколько лет воевать в Италии, оторванный от всех своих тылов, снабжения и подкреплений. Как жаль, что я не Ганнибал.

– Сулла – тоже отрезанный ломоть, – напомнил префект, – Сенат ему не помогает.

– Как жаль, что я не Сулла.

– Что ты собираешься делать?

– Кончать с Митридатом, – ответил Фимбрия, – кончать войну.

– Значит, все же штурм?

– Нет.

Легат свернул папирус и вложил его в кожаный футляр.

– Это письмо. Ты доставишь его лично. Я не доверяю больше никому.

– Кому доставить?

– Лукуллу.

Север присвистнул.

– Я не ослышался? Лукуллу? Луцию Лицинию?

– Ты не ослышался.

– И что в письме? Что я должен сообщить ему?

– Ты должен убедить его блокировать Питану с моря.

– Разве у Лукулла есть флот?

– Есть, – подал голос разведчик.

"Так вот почему Носач так зол – не хочет связываться с сулланцами. Но, похоже, другого пути действительно нет. В конце концов, все мы римляне и сражаемся против общего врага".

Фимбрия положил на стол увесистый кожаный мешочек.

– Это деньги. Их не жалей. Тебе придется нанять корабль.

– Каким образом? Если тут поблизости есть что-то водоплавающее крупнее рыбачьих лодок, то только в Питане. И где сейчас Лукулл?

– Я не знаю, – сказал Фимбрия, – чего так смотришь на меня? Я не говорил, что задание будет легким.

– Ходили слухи, что он на Родосе, – сказал Реметалк, – но может быть уже ушел.

– Он займется островами, – высказал уверенность Фимбрия, – Кос, Книд, Хиос. Будет склонять их на свою сторону. Луций Лициний все делает тщательно. Сначала набор союзников, только потом война.

– Я бы отправился в Фокею, – предложил Реметалк, – там узнал бы последние новости и нанял судно.

– Вот его, – легат кивнул в сторону разведчика, – с собой возьмешь.

– Понял. Сколько людей я могу взять еще? И каких?

– Ну не когорту же.

Север прикинул.

– Пять-шесть человек достаточно.

– С ума сошел? Если ты с таким отрядом на корабль взойдешь, тебя в первом же порту продадут избитого и голого. Идет война, а купцы и в мирное время все – наполовину пираты, если добыча легка.

– Не думаю, что я легкая добыча.

– Север, я тебя посылаю делать важное дело. Мне не будет выгоды с того, что ты сгинешь, доказывая, сколь проворно владеешь мечом. А проверить это непременно найдутся охотники, я не думаю, что в здешних водах римляне популярны. Возьмешь два контуберния. Кого именно, выберешь сам, я предупредил Сергия. Советую взять не только мордоворотов, но и кого-нибудь грамотного. Может пригодиться с Лукуллом. Этот ублюдок твердолоб, упрям, как бык. Его напором не возьмешь. Дипломатия нужна.

– Думаю, из меня дипломат сродни танцовщице. Возьму тессерария Барбата. И, если ехать верхами, то своих кавалеристов. Будет быстрее.

– Не советую. Поговори с Сергием, он назовет тебе бойцов получше. Найдет, кто хорошо ездит верхом.

Квинт хмыкнул: не первый раз ему доводилось слышать мнение старых вояк, что кавалерист хорошим бойцом быть не может и с пешим легионером не сравнится. Тем удивительнее такие речи в устах лошадника Фимбрии.

– Когда отправляться?

– Немедленно.

Север отсалютовал и вышел. Разведчик последовал за ним.

Ему было тридцать два года. Кое-кто в таком возрасте еще остается большим ребенком, проматывающим на пирах отцовское состояние, не заботясь о завтрашнем дне. А кто-то уже зрелый муж, повидавший столько всего, что не каждый старик мог бы похвастаться подобным жизненным опытом. В тридцать два Великий Александр закончил свою земную жизнь, завоевав половину Ойкумены. Говорят, он стал богом. Может и так. Птолемей Латир и его приближенные из кожи вон лезли, стремясь произвести на заморского гостя впечатление. Устроили ему экскурсию к золотому саркофагу. Обставили все театральнее некуда. И все чего-то суетились вокруг, потрясая париками, размалеванные, как дорогие детские куклы. Все заглядывали в глаза: "Ну как, впечатлился? Проникся? Ощутил на себе давящий взгляд Божественного, незримо присутствующего?"