Александр Маркьянов - Сожженные мосты

И я себе не позволял. Воспитание сказывалось, наверное. Столовое вино, шампанское по праздникам — и все. Точно также не позволял себе Его Величество и все это знали — при дворе с этим было строго, даже аскетично. Вообще, русский двор конца двадцатого века отличался от русского двора конца девятнадцатого почти во всем.

Господа офицеры, твою мать!

Господин офицер здесь был только один — в неуместном в повседневном бытии парадном мундире, он полулежал, полусидел в кресле, положив ноги на стол, как ковбой в дурном американском синематографе и издавал затейливые рулады носом. Он спал…

Я закрыл дверь, молча сел напротив и стал ждать, ничего не говоря. Было больно и горько смотреть на своего друга, и во что он превратился. И с этим надо что-то было делать — друзья на то и есть друзья, чтобы помочь оступившемуся, иногда даже и против его воли.

Минут через тридцать спящий в кресле офицер зашевелился, что-то бурча под нос. Какие то бумаги полетели на пол, он с трудом снял ноги с стола, потом придал себе вертикальное положение держась за тот же стол — и только тогда увидел меня.

— А вы кто такой… сударь?

— Тот же самый вопрос я мог бы задать и вам, светлейший князь Голицин — кто передо мной!?

Офицер подошел ближе, даже чуть склонился, пытаясь рассмотреть меня.

— Поросенок[99]… — лицо его просветлело пьяной, полудетской радостью — один поросенок пошел на базар, второй поросенок…

— На поросенка больше похож ты, Володя — я вынужден был его поддержать, потому что рассматривая меня он потерял равновесие и едва не упал.

— Да брось… — Голицин тяжело оперся о стол — ну, выпил немного, так что ж с того. Служба здесь такая.

— Служба?! Какая служба, Володя? Ты офицер — и это твоя служба?

Голицын тяжело махнул рукой, будто весила она тонну.

— Много ты понимаешь. Здесь такой бардак — только это и остается…

Меня уже несло. Потом, анализируя, почему я завелся с ходу, для меня это не свойственно, вообще то, понял — из-за этой гребаной катастрофы в Заливе. Нервы были на взводе, и требовалось сорваться. Вот и сорвался — на мало повинном в моих бедах Голицыне. Хотя и невиновным его тоже нельзя было назвать.

— Ты русский офицер, прикомандирован от Гвардии! Ты служишь здесь, чтобы в твоей стране не было этого бардака! Твою мать, посмотри на себя! Ты пьян, хотя не пробило и полудня!

Сорвало и Голицына.

— Ты посмотри на себя!

— Мне нечего на себя смотреть!

— Тебе есть на чего смотреть герой газет Санкт-Петербурга!

Перчатки нынче в лицо бросать не принято, поэтому я просто дал пощечину. Сам не знаю зачем — просто одно на другое наложилось. Все одно к одному.

— Извольте прислать секунданта, сударь!

Сразу пожалев о том, что сделал, я развернулся и вышел. Захлопнул за собой дверь…

С минус второго этажа поднялся на первый, оттуда вышел на солнце — здесь оно было восточным, не согревающим, а желающим испечь тебя заживо. Огляделся по сторонам, посмотрел на взлетающий вдали с аэропорта Аэробус-340 — скорее всего на Берлин или Вену. Осмотрелся по сторонам — база как база, кругом казаки, техника, каждый своим делом занят. Кроме меня — я не делом занят, я дела творю. Одно только что сотворил — и черт его знает, как из него буду выбираться. И с чего я так завелся? Друг, называется.

— На вас лица нет…

— Хусейн, я же просил не называть меня на «вы» — не оборачиваясь, ответил я — вспомни старую добрую Британию. Там такой формы обращения, «вы» нет вообще.

— Увы, я вырос в королевской семье и требования этикета мною впитаны, можно сказать с молоком матери.

— Этикет не заменит дружбу. Согласен быть моим секундантом завтра?

— Уже?!

Я тяжело вздохнул, досадуя на собственную глупость и непонятную вспыльчивость.

— Уже…

Магазин, навестить который мне посоветовали по моей надобности был средний по размеру, из неприметных — оружие как раз и следует покупать в таких. Это своего рода таинство, оно не терпит суеты, метушливости. Оружие — непременный атрибут каждого уважающего себя свободного человека, только имеющий оружие свободен по-настоящему. Что же касается принца Хоссейни — то его я взял с собой без задней мысли — как мой секундант на предстоящем поединке он вполне мог присутствовать…

Магазинчик находился в районе Шук Аль-Джабар, универсального рынка, еще двадцать лет назад располагавшегося за городом, а теперь стоявшего на самой окраине. Чтобы добраться до него от резиденции генерал-губернатора, надо было ехать по Аль-Рус[100], потом повернуть на аль-Иттихад и ехать как раз до самого рынка. Рынок будет по левую руку, а магазин — разлапистое одноэтажное здание европейской архитектуры с постоянно задернутыми шторами на окнах — на правом. Очень необычной была дверь магазина — сначала шла массивная, фигурная решетка, по виду чугунная, а потом уже — сама дверь.

Дверь оказалась закрытой, пришлось звонить в расположенный тут же, на двери дверной звонок. Пока я звонил, принц с беспокойством посматривал на оставленный нами «Руссо-Балт» — рынок как раз одно из тех самых мест, где могут угнать и «Руссо-Балт».

Наконец, после пятого или даже шестого звонка, у двери появился хозяин сего почтенного заведения. Но открывать дверь он не спешил.

— Чем обязан? — донеслось из-за двери.

— Желаем купить — сказал я, не уточняя конкретно, что именно — князь Абашидзе изволили дать свою рекомендацию…

Вообще то, покупать я не имел права. Дело тут было вот в чем — дворяне имели право купить оружие по своей надобности, но я то как раз и не мог доказать что я дворянин. Для этого нужно было представлять жалованную грамоту. В Петербурге есть несколько оружейных магазинов, где обычно отовариваются офицеры и аристократия, там владельцы знают постоянных покупателей в лицо, как знали их отцов и дедов и прадедов. Там отец, как приходила пора, приводил сына в магазин за руку, вот и все и ничего предъявлять было не надо. Но в том-то и была проблема, что меня здесь никто не знал, офицерского удостоверения личности, по которому я мог бы купить что мне нужно, у меня с собой не было, жалованной грамоты тем более. Поэтому…

Поэтому придется выкручиваться.

Хозяин открыл первую дверь, внимательно рассмотрел меня через кованую решетку. Очевидно, я произвел хорошее впечатление, потому что для нас открылась и вторая дверь-решетка.

— Прошу, господа.