Боярышня Евдокия -4- - Юлия Викторовна Меллер

— Ого! — округлила Дуня глаза и подзадорила Еленку: — Какая ты смелая! Вот только дома наши боярыни заклюют тебя.

— Я воительница! Я ходила на стрельбище боярина Волчары вместе с другими девушками.

Дуня приподняла брови, выражая свое удивление, а после одобрительно кивнула. Еленка очень энергичная особа и ей бы не только на стрельбище ходить, а ещё марафоны бегать с перекинутой на плечо добычей, но мужи такого не стерпят.

— А отец твой как на это смотрел? — полюбопытствовала Евдокия.

— Он сам придумал ходить мне туда, — с гордостью произнесла Еленка. — Сказал, что там, может, ко мне кто-нибудь посвататься.

Евдокия разочарованно посмотрела на нее. В ее глазах Еленка уже стала амазонкой, а тут все так обыденно.

— Неужели никто не посватался? — спросила она ожидаемое.

— Целыми днями сватов засылали, — задрала Оболенская нос, но с разочарованием добавила: — только все худородные. Отец сказал, что я достойна лучшего.

— И ты теперь здесь, — подвела итоги беседы Евдокия.

— А что? Князь Юрий хоть стар, но статен и ликом чист. Он не устоит передо мною.

— Дура ты, — беззлобно бросила Евдокия, обидевшись за князя.

— Сама дура, — обижено огрызнулась Еленка.

— Не лезла бы ты к нему, — попыталась предупредить Дуня. — Не кончится для тебя это добром.

— Мне лучше знать, — привычно вскинулась Оболенская, но прищурилась и словно бы вспомнив чьи-то наставления, бросила с апломбом :  — А ты не завидуй!

— Тьфу на тебя, лягушка-квакушка, — рассердилась Дуня. Оболенская надулась, пыжась так же мудрёно обозвать Дуньку, но той уж след простыл.

— И почему я квакушка? — недоумённо пробормотала она.

Из княжеского дома Евдокия не торопилась уходить. Прошлась по тёмному коридору, остановила спешащую челядинку, расспросила её о Пушке, потом другую выловила, и тоже о коте поспрашивала. Машкин Пушок наверняка уже оббежал новую территорию и каждый мог о нём что-то сказать. Слово за слово и новости о Пушке переходили в общие сплетни, которые Евдокия слушала с интересом.

Постепенно у неё сложилась картинка о внутренней жизни двора Юрия Васильевича. На первый взгляд здесь всё было обычно, и только появление Пушка стало событием, чуть ли не равным отъезду князя в поход.

Княжеский ключник верой и правдой служил Юрию Васильевичу, но копеечка-другая утекала в карман его зазнобе. Сотники в дружине были суровы и состоятельны как мужчины. Десятники погуливали на стороне… Евдокия даже не старалась запомнить, кто с кем милуется, но отметила, что у щекастой Марфы тяжелая рука, а красавицу Глафиру до дрожи боятся все жёнки, но никто не видел, чтобы она кого-то била или отсылала сечь.

Насплетничали и про Степаниду, пригревшую отпрысков своей сестры. Семеро душ, мал мала меньше, и всех змеюка такая за счёт князя кормит. Ключник велел ей самых старших пристроить в ученики к мастерам с проживанием, а младших монахам на воспитание отдать или уходить, но объедать князя он не даст.

В нужных местах Евдокия одобрительно кивала, а где чувствовала возмущение сплетницы, то приговаривала: «Ну надо же!»

Когда она уже собиралась уходить, то услышала:

— Добр наш князюшко и набожен. Отец Пафнутий не нарадуется на него и всем в пример ставит. Мне бы тоже хотелось молиться и слышать ангельские голоса, но все мысли о том, что спину ломит и как бы не упасть при всех.

— Спину обвяжи широким шерстяным поясом, а лучше попроси банщицу помять её тебе, — отстраненно посоветовала Дуня и собралась уходить, но решила уточнить: — А всегда князь был такой набожный?

— Ой, да что ты, боярышня! По юности лет, бывало, убегал от Пафнутия и тот находил его в воинском стане. Сабелькой наш князюшко лихо владеет, из лука любит пострелять, да на коне скакать во весь опор.

— А по девкам? — шепотом спросила Евдокия.

— Блюдёт себя, — с непонятной интонацией ответила челядинка. — Никого больше не допускает до себя.

— Что значит «больше»? — заинтересовалась Евдокия. — А раньше, значит, допускал?

— А раньше всё как у всех — не гнал девок, утешал.

— Хм, а выделял кого-то? Неужто ни одна девица не иссушила его сердечко молодецкое?

— Говорят была одна, но из простых.

— Врут небось, — оживилась Евдокия.

— Можа, и врут, — покладисто согласилась девушка и испросила дозволения бежать по своим делам.

Дуня тоже заторопилась в дом Толкуши. Сплетни она позже разберёт, а сейчас у неё были дела поважнее.

Во дворе Толкуши царил хаос, но Евдокию он не касался. Они с Даринкой собрались в дорогу и легли спать, чтобы утром двинуться в путь.

Из-за тяжело груженных саней до Москвы добрались за два полных дня. Еремей Профыч получил от внучки весточку и заранее нашёл двор для португальцев, а князь повелел Кузьмичу организовать там охрану.

Евдокия уже на следующий день повела негоциантов к Кошкину-Ноге, потом покатала их по Москве и оставила переваривать увиденное. Португальцам город казался сказочным и удивительным. Господин Оливьера постоянно восклицал:

— Не может быть! Я поражён!

На негоциантов произвела впечатление укрытая мягким снежком Москва, сверкающие маковкицерквей, люди в мехах, а раскинувшиеся в несколько рядов мастерские Кошкина и выставочный зал с товарами, мягко пружинящий транспорт покорили их сердца.

Дуня же предупредила Петря Яковлевича о слухах и заинтересованности темных людишек в его делах, засвидетельствовала передачу оговоренного товара за золото, назначила Мотю своим заместителем и помчалась обратно в Дмитров. Её тревожило княжье поручение насчет Еленки. Если Оболенская возьмется за Юрия Васильевича со свойственной ей напористостью, то неизвестно к чему это приведёт, но ещё больше Евдокии хотелось разобраться с удивительными скачками княжьего настроения. Как ученица лекарки она понимала, что происходит что-то неестественное природе.

Глава 17.

— Дед ворчит, что ты непоседа, — покачиваясь в обложенных подушками санях и зевая, сплетничал Ванюшка. — Он говорит, что ты в отца и не можешь усидеть на месте.

— Ничего подобного, — подавив ответный зевок, вяло возмутилась Евдокия. — Будь моя воля, построила бы себе мастерскую, сидела бы там и мастерила что-нибудь красивое.

— Картинки рисовать стала бы? — фыркнул брат, подпихивая под бок уснувшего Олежки скрученную шкуру, чтобы приятель не заваливался на него. — Кому они нужны?

Дуня обиженно посмотрела на брата