Вадим Чекунов - Тираны. Страх
От наблюдательного немца не укрылось и то, что в последнее время великий князь свой ростовский талисман оставил и теперь не расстается с другой азиатской реликвией — подарком горского князька. Богато украшенный, но совершенно, по мнению Генриха, безвкусный и диковатый посох, на вершине которого вместо христианского символа или, на худой конец, драгоценного камня — волчья фигурка. Даже сегодня, когда Иван уселся верхом на коня — чего не делал уже давно, — посох был приторочен к седлу, на манер оружия. После кончины Марии Темрюковны, дочки того самого князька, царь вообще с «волчьим» посохом не расстается. Пожалуй, и спит вместе с ним, вместо жены.
Штаден негромко рассмеялся, представив такую картину.
Тронув коня шагом, немец подъехал к крыльцу церкви, примеряясь, сможет ли, не слезая с седла, забраться внутрь. Ступеньки показались крутыми и не слишком надежными. Эх, не успел поп с ремонтом…
Из церкви слышались смех и брань, сквозь которые доносился металлический звон, словно на пол бросали посуду. К этому шуму прибавились глухие удары — колотили по стенам в поисках тайников.
— Тешата! — сложив руки у рта, крикнул Штаден. — Выдь-ка сюды!
Голоса на миг смолкли, потом один, незнакомый, пробасил:
— Слышь-нет, тебя вроде кличет…
Появился слуга с бессмысленно радостной улыбкой на круглой роже. Преданно выкатил глаза на господина.
— Делом пора заниматься, делом! — хмуро сказал ему Штаден.
— Верно! — кивнул Тешата и, придав голосу многозначительности, добавил: — Докончить надо — государево повеление исполняем!
Снова перекрестился, торжественно глядя ввысь. Скрылся во мраке церкви.
Торчать без дела немцу наскучило. А копаться в непонятной и бестолковой утвари не хотелось — это казалось занятием много скучнее, чем ожидание.
«Вообще странно, с чего это принялись так настойчиво грабить монастыри и церкви…» — задумался Штаден. Великий князь хоть и пропойца, и развратник, и охоч до всяких забав, христианину не подобающих, но раньше смиренно ездил по монастырям на богомолье, царские пожертвования выделял. Грешен, да, ну так кто же без греха… А тут вдруг что ни монастырь на пути, то погром, пытки, казни и пепелище. Неспроста это все. И утром речь держал Иван совсем странную, Писание пересказывал. О заклятых вещах говорил. Какие это вещи? И что такого важного монастырские бородачи у великого князя забрали?
Разузнать бы… Есть шанс не просто разжиться, а сделаться баснословно богатым. Большие тайны всегда дорого стоят. Только вот опасно все это. Рядом с царем быть — легко обжечься и сгореть можно, а далеко если находишься — замерзнешь. Уже скольких приближенных отправил он прямиком на плаху, а других навечно в монастырь… Да и то — сосланные им люди не жили долго. Кто якобы утонул, кто будто от угарного газа помер, иные словно от болезни скончались. Сам Иван объяснял это просто — гнев царя равен Божьему гневу, а кто Богу не мил, тому прямая дорога в ад.
Воспоминания и думы Штадена прервали пищальный выстрел и громкие крики, что неслись со стороны двухэтажных теремов справа от церкви. Грохнул еще один выстрел, за ним третий. Генрих перехватил свою пищаль поудобнее, подал коня к невысокой ограде церковного двора и осторожно, прячась за кирпичную кладку, выглянул на улицу.
Ничего особенного, облегченно выдохнул Штаден. Обычная суматоха и бестолковщина. Люди Кирибея штурмовали один из домов. Ворота им выломать не удалось, и они пытались одолеть высокий забор из заостренных сосновых бревен. Боярская челядь отбивалась умело, даже пищальная пальба ее не испугала. Из-за острых верхушек в нападавших летели увесистые камни. Один из опричников катался по снегу, вопя истошно. Одежды его были мокрые, от них валил пар — очевидно, угодил под кипяток. Еще двое, с залитыми кровью лицами, держались за головы и пошатывались.
Штаден вскинул брови.
Вот опять — стоило отправиться на дело без самого князя Ивана, и снова его холопы от рук отбились. Одни долг исполняют спустя рукава — суетятся, будто не боярские хоромы разорять пришли, а крепость приступом берут и взять не могут. Другие бьют их почем зря, будто не царские люди к ним пожаловали, а разбойники.
Внезапная догадка заставила Штадена вздрогнуть.
Страх.
Вот оно что! Страха нет в царских холопах. Есть в них обычная боязнь за жизнь свою, а вот «царского страха» нет. Той особой жути, пробирающего до замирания сердца, до ледяной тяжести в ребрах и желтого морока в глазах. Оттого и не идут покорно на заклание, потому что нет перед ними того, кто наводит ужас, — нахмуренного, крючконосого, с безумными разноцветными глазами тирана с диковатым посохом в мосластых руках.
Среди безуспешно бравших приступом боярский дом Штаден увидел самого Кирибея. Обозленный неудачей, тот на коне крутился возле забора и хлестал нагайкой нерадивых подчиненных.
Утомившийся ожиданием Штаден, чья душа авантюриста требовала действия, громко крикнул:
— Подмога нужна?
Кирибей повернул злое лицо.
— Справимся!
В тот же миг брошенный из-за забора увесистый камень угодил его коню по скуле. Конь пошатнулся, мотнул головой, пронзительно заржал и встал на дыбы. Киребей не удержался в седле, полетел прямиком на ошпаренного, который уже не кувыркался и не кричал, а сидел в снегу и протяжно выл тонким голосом. Поднявшись и от души пнув раненого страдальца, Кирибей подбежал было к коню и попытался схватить поводья, но испуганное животное шарахнулось в сторону. Нервно заржав, жеребец едва не зашиб хозяина задними копытами. Покусав ус, предводитель отряда глянул в сторону церковной ограды, из-за которой наблюдал за ним Штаден.
— У нас фитили снегом трачены! — наконец, усмирив гордость, крикнул он. — Твоя ручница нам бы сгодилась. Смотри, что творят, сукины дети, без государя-то!
Вот и полудикий азиат подтвердил догадку Штадена. Каким-то образом великому князю удается подчинять себе всех, на кого только стоит ему кинуть взгляд. Не просто подчинять, а заставлять ползать и выть, трястись и покорно ждать смерти.
«Ну, у нас тоже кое-что найдется, чем душу в пятки загнать, да и вышибить вон!» — Штаден воинственно потряс пищалью и в нетерпении оглянулся на церковь.
Наконец с крыльца начали скатываться опричники, груженные всякой церковной чепухой: какими-то чашами, цепями, скомканной парчой. Тешата в дополнение к спрятанной под одеждой иконой тащил здоровенный складень из трех частей.
Генрих поморщился.
— Тешата! Оставь эти доски, кинь вон туда! — немец указал на заснеженные бревна возле церковной стены. — Что там с них золота наковырять можно? Пойдем пощупаем бояр! Недаром, видать, защищают домишко свой. Добра много скопили, не иначе! Даже Кирибей, смотри, никак не решится запалить его разом.