Никита Сомов - Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия)

Особенно тяжело дался разговор с митрополитом Филаретом. Владыка, несмотря на преклонный возраст и пошатнувшееся от недавней болезни здоровье, прибыл в столицу настолько быстро, насколько позволяли его годы и российские дороги. Я же, загрузив себя сразу десятком проблем, нашел время принять его лишь через неделю после того, как прошение о встрече легло на мой рабочий стол. Признаться честно, я не совсем понимал, чего хочу, и это наглядно доказала наша беседа. В письме я предлагал, практически прямым текстом, восстановить патриаршество. Взамен я хотел от Церкви… самую малость: церковных земель, которые я планировал отдать крестьянам; чтобы Церковь обходилась лишь пожертвованиями прихожан и отказалась от государственных дотаций; хотел, чтобы прекратились притеснения старообрядцев. В моем понимании, независимость от государства, возможность восстановить пост Патриарха были для Церкви достаточно лакомым куском, чтобы согласиться на мои требования.

Это убеждение сохранялось лишь первые минуты моего разговора с митрополитом. Мягко, иносказательно, чередуя вполне светскую беседу с библейскими притчами, владыка объяснил мне, как сильно я ошибался. Церковь, а более конкретно ее иерархи, была совершенно не настроена что-либо кардинально менять. Ее совершенно устраивало положение дел, при котором она была подчинена государству. Государство защищало, кормило, избавляло от ответственности, требуя самую малость — поддерживать авторитет власти среди паствы. Причем требовало чисто формально и беззубо.

Исключения составляли лишь единицы — митрополит Московский и Коломенский Филарет, епископ Смоленский Иоанн, архиепископ Филарет Черниговский и еще несколько иерархов, которые за свои убеждения были практически отлучены от руководства Церковью и лишь благодаря весьма весомому духовному авторитету не лишились своих санов.

После разговора с владыкой я по-новому взглянул на те проблемы, которые возникали на пути моих начинаний. Как ни странно, они были теми же самыми, что и внутрицерковные дела. Чиновники от власти и иерархи от Церкви были схожи, словно братья-близнецы. Они не хотели ничего менять. Они не хотели нести никакой ответственности. Они хотели лишь больше прав, больше привилегий, больше денег и титулов. В стройные чиновные ряды как в песок уходили любые благие начинания, любые свежие идеи. И тут я невольно вспомнил о графе Блудове…

— А-а-апчхи! — могучий чих прервал беседу двух представительных господ, случайно встретившихся и завязавших беседу в буфете Большого Каменного театра.

В театре с большим успехом шла опера Верди «La forza del destino». Несмотря на то что премьера прошла уже два месяца назад, эта театральная постановка по-прежнему неизменно собирала аншлаг. Вероятно, причиной тому была глубокая светскость сего мероприятия. Прибыв в здание театра в самых модных парижских платьях и английских фраках, увешанные драгоценностями, страусиными перьями и прочими статусными побрякушками, благородные господа и дамы демонстрировали высокому светскому обществу столицы свое благополучие. Конечно, во время просмотра оперы зрители зевали, деликатно прикрывая лицо перчатками и веерами, щипали себя, дабы не заснуть в ожидании антракта. Но все это не имело значения, ведь, выбравшись в буфет, все они, как один, признавали, «что представление было хорошо. Тамберлик, Грациани, m-me Nantier и m-me Barbot очень старались». В антракте собравшиеся отдавали дань закускам и шампанскому, обсуждали светские сплетни и биржевые новости. Женщины щеголяли меж собой туалетами, пригубливая из изящных фужеров марочные вина, мужчины курили, лениво обсуждая политику и изредка делая дамам витиеватые комплименты.

— Будьте здоровы, дорогой Дмитрий Николаевич, — традиционно пожелал собеседнику невысокий, румяный, налитый сытостью мужчина лет тридцати. Модный красный фрак и узкие штаны лишь подчеркивали его природную красноту лица и объемность тела.

— Благодарю, Петр Данилович, — откашлявшись, поблагодарил Блудов, вытирая лицо шелковым платком.

— Видимо, вспоминает вас кто-то. Может быть, даже сам государь! — улыбаясь, попытался пошутить колобок, он же Петр Данилович Красновский. Будучи не слишком родовитым и вылезший в высшее общество лишь благодаря обширным латифундиям на юге империи, считал за большую удачу, что всемогущий глава Канцелярии удостоил его беседой.

— Типун вам на язык, Петр Данилович, — замахал руками граф. — Я был бы счастлив, если бы был оставлен без высочайшего внимания хотя бы сегодня. Признаюсь вам честно, — на этих словах он придвинулся к собеседнику ближе и перешел на шепот, — его императорскому величеству грезятся лавры его великого предка — Петра Алексеевича.

— Да неужто, — по-бабьи всплеснул руками Красновский, заговорщически снижая голос и улыбаясь, — считаете, нам следует-таки ждать реформ? Или новый государь воспримет наставления Петра Великого буквально и начнет брить бороды, подобно своему пращуру?

— Если бы, если бы, уважаемый Петр Данилович! — яростно прошептал Блудов, наклоняясь еще ближе, — у государя странные и подчас нелепые планы, но он не желает ни с кем их обсуждать и требует их немедленного воплощения. Мыслимое ли дело — Николай Александрович на Рождество планирует раскрепостить всех крестьян без выкупа!

Улыбка моментально сползла с лица Красновского. То, что он воспринял как забавную новость и шутку, перестало казаться таковой.

— Всех крестьян? В том числе и помещичьих? — уточнил он. — Выкупные платежи отменят и для них?

— Пока нет, — ответил, помолчав, граф, — но вы ведь умный человек и понимаете, что начнется после освобождения государственных и удельных крестьян без выкупа.

Красновский кивнул. Несмотря на комичную внешность, вызванную желанием быть принятым в высшее общество, и следование потому последней французской моде, он отнюдь не был дураком. Освобождение значительной доли крестьян без выкупа означало немедленное начало бунтов среди крестьян помещичьих. Среди них и так давно ходили слухи, что дворяне подменили истинный указ царя на поддельный и только потому им навязали непосильные выкупы за землю и совсем не дали воли. А если сейчас начнется раскрепощение на государевых землях без выкупа… Петра Даниловича передернуло. На его землях жило без малого тридцать тысяч крестьянских душ, и он отчетливо представлял себе, что начнется после царского указа.

— И это еще не все, — вырвал его из размышлений голос Блудова. — Только вчера я читал проект нового указа. С Нового года вывоз более сотни рублей либо ценностей, ценой их превышающих, за границу будет для русских путешественников воспрещен. Более того, для выезда будет требоваться разрешение от Министерства внутренних дел.