Владимир Бабкин - Новый февраль семнадцатого

Естественной слабой стороной бунтовщиков была их неорганизованность и отсутствие любых зачатков командования, что превращало мятежников в толпу, хоть и местами вооруженную. Однако именно отсутствие любого подобия организации превращало бой в безумный хаос, когда выстрел мог прозвучать из любого окна, с любого чердака или подвала, из любой подворотни или просто из толпы. И чаще всего выстрел вовсе не означал появление новой оборонительной позиции, потому как стрелки редко делали более одного выстрела, паля в белый свет как в копеечку, часто толком не целясь и немедленно убегая со всех ног куда глаза глядят, с тем, чтобы пережив восторг бодрящей кровь опасности и отдышавшись, вновь побежать куда-нибудь, откуда можно было сделать выстрел, замирая в восторге от собственного геройства и в ужасе от возможности поймать шальную пулю.

Гримаса трагедии тех дней. Русская рулетка, когда участники часто не имеют особой ненависти персонально друг к другу, и лишь волею обстоятельств оказываются вовлеченными в некий процесс, выходом из которого может стать лишь выбывание из игры одного из участников по причине получения черепно-мозговой травмы несовместимой с жизнью. Причем оставшиеся в живых участники Игры, как ни в чем не бывало, могут встретиться на следующий день и степенно обсуждать погоду или цены на овес в этом году.

К Кутепову пробрался поручик Скосырский.

— Ваше высокоблагородие, в Градоначальстве никого нет. Телефоны не отвечают, и я разговаривал с одним из офицеров на улице, он утверждал, что видел, как здание Градоначальства спешно покидали все, кто был внутри, а во дворе там большим костром горят какие-то документы.

— «… — к вечеру эпидемия оставит столицу без всякого управления». Да-с… — горько проговорил полковник.

— Что, простите? — Скосырский удивленно посмотрел на Кутепова.

Тот печально усмехнулся и проговорил:

— Эпидемия, поручик, эпидемия. Красная чума охватила город.

Скосырский обеспокоено посмотрел по сторонам и уточнил:

— Вы полагаете, что в Градоначальстве был кто-то заражен чумой?

Кутепов лишь покачал головой.

— А тут и полагать нечего, поручик, совершенно нечего. В общем так, поручик, передайте ротам мою команду изготовиться к маршу по вражеской территории. Пойдем устанавливать карантин…

И пошел по проспекту не глядя на двух солдат, которые занимали позиции рядом с ним и которые слышали этот разговор.

27 февраля (12 марта) 1917 года.

— Ссылаюсь на телеграмму главкосеву [Главнокомандующему Северным фронтом — авт] военного министра от сегодняшнего числа № 197. Государь Император повелел: генерал-адъютанта Иванова назначить главнокомандующим Петроградским военным округом. В его распоряжение с возможной поспешностью отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка из самых прочных, надежных, одну пулеметную команду Кольта для георгиевского батальона, который едет из Ставки. Нужно назначить прочных генералов, так как, по-видимому, генерал Хабалов растерялся. […] Такой же силы наряд последует от Западного фронта, о чем иду говорить с генералом Квецинским. Минута грозная и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего. До свидания. Алексеев.

— Товарищи! Враг отступает! Они покидают район Литейного и направляются в сторону Николаевского вокзала! Не дадим им захватить вокзал! Нам нужно взять вокзал первыми иначе царь перебросит в Петроград войска с фронта. По машинам, товарищи!

Какой-то незнакомый Кирпичникову господин… или товарищ (?) отдавал команды и указывал на стоящие в ряд грузовики обтянутые красными полотнищами с написанными на них различными лозунгами. Толпа солдат и рабочих радостно полезла в кузова.

Кирпичников, которому до зубной боли уже надоела бессмысленная стрельба и не менее бессмысленное хождение по улицам, жаждал действия и потому без колебаний запрыгнул в кабину одного из грузовиков и сразу же поморщился от резкого запаха самогона, которым разило от радостного шофера.

Их колонна выехала на Знаменскую улицу стараясь объехать кратчайшей дорогой запруженный людьми Литейный проспект и выехать прямо на площадь у Николаевского вокзала. Флаги трепетали на ветру, лица в кабинах были шальные. У кого-то на лице была радость, у кого злоба, кто был просто угрюм, но всех их роднило желание сломать шею царской гидре, всем мироедам и всем тем, кто пил кровь трудового элемента, потому как революция, революция! Пришел час!

Ощетинившиеся штыками грузовики ехали по улице, и вдруг сидевший в кабине второго грузовика Тимофей Кирпичников увидел за идущей впереди машиной стоящие вдалеке пулеметы.

— Стой! Там пулеметы! — истошно заорал Кирпичников, но все еще радостный шофер успел лишь посмотреть на Тимофея и тут пулеметы впереди ударили по грузовикам кинжальным огнем.

Пули прошивали фанерные борта и косили революционных товарищей пачками. Кирпичников успел увидеть как радостный шофер получил пулю в горло и, заливая кабину кровью из перебитой артерии, повалился в его сторону. Еще несколько пуль просвистело около головы пригнувшегося Тимофея, и осколок стекла расцарапал ему ухо.

Кирпичников каким-то чудом выпрыгнул из заваливающегося на бок грузовика и принялся быстро ползти по грязному снегу в сторону ближайшей подворотни. Лишь добравшись до нее, он выпрямился и оглянулся на место побоища. Вся эта часть улицы была завалена окровавленными телами, некоторые из них еще дергались, многие уже затихли навсегда. Но было и немало раненных, которые стонали и взывали и помощи.

Прикинув, что пулеметы никуда не делись, а раненным возможно найдется кому помочь и без него, Тимофей Кирпичников решительно направился дворами в сторону Таврического сада. В одном из дворов он наткнулся на старого деда, который опасливо выглядывал из подвала.

— Отец, к Таврическому правильно я иду?

Дед опасливо посмотрел в ту сторону, куда махнул Тимофей и, пожевав губами степенно ответил:

— К Таврическому, мил человек, туда, токмо идешь ты солдатик туда неправильно…

— То есть как это? — Кирпичников опешил.

— Да так, солдатик, так. Болезня там. Вишь люди по домам хоронются?

Тимофей, не веря своим ушам спросил:

— Какая такая болезнь, отец? Ты чего старый городишь?

Дед обиженно посмотрел на него:

— Может я, мил человек, и старый, только из ума еще не выжил. Иди, коль умный и старших почитать тебя не научили.

Кирпичников поспешил окликнуть повернувшегося уходить обратно в подвал деда:

— Да не обижайся, отец, какая такая болезнь, скажи хоть!

Дед обернулся и, вновь пожевав губами, ответил:

— Дык, какая. Известно какая. Чума…

ТЕЛЕГРАММА ГЕНЕРАЛА БЕЛЯЕВА ГЕНЕРАЛУ АЛЕКСЕЕВУ 27 ФЕВРАЛЯ 1917 Г. № 198

Принята 27.02. в 19 ч. 35 м.

Совет Министров признал необходимым объявить Петроград на осадном положении. Ввиду проявленной генералом Хабаловым растерянности, назначил в помощь ему генерала Занкевича, так как генерал Чебыкин отсутствует. 198. Беляев.

И тут нас тряхнуло, после чего «Муромец» мелко затрясло. Пробежавший мимо меня Марсель Плиа глянул в правый иллюминатор и длинно цветисто выругался. Я посмотрел в ту сторону, и нехорошее чувство сдавило мое сердце.

У нас горел правый двигатель.

Моторист метнулся в кабину. Я поспешил за ним и увидел нешуточную суету в кабине. Из криков экипажа я понял, что лопнул трубопровод ближнего двигателя и вытекший бензин загорелся. Огонь таки перекинулся на крыло, в результате чего занялась ткань обшивки, и мы словно подбитые уверенно шли к стелющимся внизу облакам, а за нами в небо уходил дымный черный шлейф.

Пока Горшков удерживал похожий на автобусный руль штурвал, за его спиной суетились Орловский и Плиа. Бросаюсь к ним, помогая пилоту и мотористу привязаться к креплениям. В открывшийся правый люк хлещет мощный поток воздуха, задувая гарь и копоть внутрь кабины. Рядом с нами на крыле жирно чадит ближний к нам двигатель и сквозь черный дым вырывались языки сносимого ветром пламени.

Плиа махнув мне рукой, двинулся в сторону открытого люка. Я, высунувшись наружу, смотрел морщась от ветра на то, как оба члена экипажа, вооружившись огнегасителями, пробирались по крылу аэроплана и почему-то думал о том, что на более современных машинах такой номер бы не получился, ведь именно относительно небольшая скорость аэроплана позволяла такого рода «прогулки» по плоскостям во время полета.