Константин Мзареулов - Испытатель истории. Войны и миры «попаданцев»

— Ну, быть может, вы ответите, почему не смогли разбить фашистов малой кровью да могучим ударом? — воинственно спросила Маня. — Скажи нам, историк, почему непобедимая и легендарная бежала до Минска и Киева?

— Не бежала, а с боями отступала, — поправил ее Вадим. — А возле границы разгромить не смогли, потому что враг слишком сильный попался.

Начался обычный спор на тему проигранного приграничного сражения. Маня и Мишка сцепились, яростно ссылаясь на общеизвестные факты, но каждый трактовал факты по-своему. Вадим отмалчивался, потому как осточертели некомпетентные суждения дилетантов на основе второсортных фильмов и публикаций.

Почему-то каждый второй обладатель образования от неоконченного среднего и выше считает себя вправе судить о сложнейшей военно-политической игре тех лет. Время от времени в обществе случались спазмы, когда журналисты и писатели принимались обсуждать драматические события первого военного полугодия. Главными источниками вдохновения были школьный учебник истории для 10-го класса (учебники для университетских истфаков дискутанты осилить не могли), мемуары полководцев и несколько книг западных исследователей.

Главным откровением подобных диспутов становилось открытие Америки про лучший в мире танк «Т-39», и Маня вспомнила о чуде-машине уже на второй минуте схватки. Вадиму пришлось объяснять, что про «Т-39» написано даже в школьных учебниках, но «тридцатьдевятка» имела существенные конструктивные недостатки вроде слабой трансмиссии, ненадежного дизеля и мутной оптики, а в реальном бою наши танкисты дрались не столько против панцеркампфвагенов, но имели дело с окопавшейся пехотой, расставившей на позициях полевые пушки.

— Технические проблемы решались, — огрызнулась Маня. — Смогли же каким-то образом запустить в производство эти невероятные восьмисотсильные дизеля и танки с круглыми башнями! Но как оценить абсолютно чудовищный приказ: отвести войска на полсотни километров от границы — по существу, без боя оставили немцам территорию, равную половине Франции!

— Прекрасное решение, — вопрос был обглодан до последнего ребрышка, поэтому Шенберг ответил, не задумываясь. — Вывели первый эшелон из зоны артиллерийского огня, заняли прочную оборону на рубеже укрепрайонов, под их прикрытием подтянули дивизии со всей страны, пополнили до штата, сформировали ударные группировки.

Вадим подхватил:

— Рассредоточили авиацию, встретили танковые клинья мощными контрударами.

— Потери в самолетах у нас были вдвое больше, чем у немцев, — дежурно возразила Маня. — И в танках, и в пехоте.

— Зато через два месяца такой мясорубки вермахт уже не мог наступать, — победоносно заявил Мишка. — Жаль, конечно, что наши комкоры и командармы так неумело действовали. Верховное командование выработало идеальную диспозицию, ударные группировки немцев сами по мешкам расползлись, а на уровне фронт-армия херрен генерален побили товарищей красных командиров. Опыт сказался, серьезный подход к военному делу.

Вадим напомнил, как в начале сорок второго Гитлер сказал дружку своему Муссолини: дескать, если бы я знал, что нас ждет в России, то не стал бы нападать. И еще доцент предположил, что решение о вторжении в СССР вызвано шизофренией фюрера, его зоологическим антикоммунизмом и подстрекательством англосаксов. Советские же руководители всеми силами пытались избежать войны.

— Он боялся Сталина, боялся совковых танковых армад, — устало проговорила Маня. — А ваш Усатый просто выжидал удобный момент. Через три года Совдепия имела бы двадцать тысяч неуязвимых танков, реактивные истребители и первую атомную бомбу. Кто-нибудь сомневается, что сделало бы Политбюро, получив атомную бомбу?

— Тебе жаль Гитлера? — удивился Мишка.

— Нет, конечно. — Она опустила голову. — Просто бывает обидно, что у нас такая неудачная история.

— Какая есть, — вздохнул Вадим. — Мне тоже бывает обидно, что у нас такая неудачная история любви получилась.

— Нашу с тобой историю нетрудно исправить, — сообщила Маня. — А вот у страны была история — страшно вспомнить. Сами видели — деду в каждом встречном энкавэдэшники мерещатся.

Мишка шестым чувством понял, что становится третьим лишним, и молниеносно вспомнил о беременной спутнице жизни. Вадим и Маня поцеловались, не дожидаясь, когда за ним хлопнет дверь. Конечно, годы разлуки сильно изменили обоих, да и чувства притупились, утратив былую неукротимость, однако их по-прежнему влекло друг к другу, а в такие моменты люди меньше всего думают о высоких материях. Для них существовал лишь воспетый поэтом ускользающий миг между прошлым и будущим.

Чуть позже, когда они, счастливые, но еще не вполне удовлетворенные, стояли под душем, Вадим сказал, улыбаясь:

— Ты права, нашу историю удалось исправить.

— Я всегда права, — провозгласила Маня. — Но историю человечества исправить нельзя.

Она была весьма далека от истины. Где-то в непостижимой бездне пространства-времени очередная порция книг была доставлена в Кремль, куда незадолго перед тем вернулись члены узкого руководства, побывавшие утром в Сталинохолмске. Спустя четверть часа двое из тех, кому история доверила право принимать решения, раскрыли два разных издания в глянцевых обложках и стали читать, делая пометки в толстых тетрадях. Очередная перевернутая страница подняла волну, которая побежала сквозь время, стирая версию будущего, признанную неудачной.

Штаб разместился в каком-то феодальном строении времен короля Ягайлы. Древняя каменная кладка создавала иллюзию защиты, хотя лучшей защитой была непрерывная работа истребителей. Все пять военных дней авиация работала с большим напряжением, нанося немалые потери наземным и воздушным силам противника.

Задачу командирам ставил генерал-лейтенант Ходынцев, присланный на фронт из Ставки. С однофамильцем полковник Ходынцев уже встречался — на зимних курсах переподготовки комсостава и на мартовских окружных учениях. Никто прежде не слыхал об этом генерале, хотя в армии все старшие командиры на виду. Тем не менее седого военачальника уважали за толковые лекции, глубокое знание тактики, справедливую строгость, а также за оригинальные взгляды на будущую войну, которая во вторник перестала называться «будущей».

Кроме «однофамильца», командарма, двух комкоров и четырех комдивов, на военном совете присутствовали сотрудники НКВД, постоянно сопровождавшие представителя Ставки. Как обычно, они держались в сторонке, почти не вмешиваясь в генеральские разговоры. По слухам, одним из чекистов был знаменитый дядя Гриша — командир диверсантов, которые в первый день подорвали противнику десятки складов боеприпасов и горюче-смазочных материалов. Якобы некоторые взрывы случились за пять минут до начала войны.