Your Name - Квинт Лициний

К моему удивлению, помнил я довольно много, так что баек про де-факто майорат, жемчужную эполету от Николая Первого и убийство Распутина хватило до самых касс. В фойе мы протиснулись минут за десять до начала киножурнала. Кое-где в людской толчее мелькают знакомые лица. Стайка девчонок из седьмых классов бойко поблескивая глазками оживленно защебетала, узрев меня с Томой, и чуть взгрустнула из-за краха смелых гипотез, когда к нам присоединилась Яся. Многозначительно окинув взглядом, павой проплыла под ручку с каким-то чернявым студентом отнюдь не первого курса Кузя. Расстроено отошёл от игрового автомата «Снайпер» Сашка Лейтман и тут же, наклонив голову, начал размашисто вытряхивать перхоть из засаленных волос. Народ шарахнулся по сторонам. Ничего, Сашок, скоро твои мучения закончатся, через пять лет после школы будешь щеголять шикарной плешью.

Лейтман задумчиво повел головой и встрепенулся, увидев нас. Грусть ушла из его чуть выкаченных миндалевидных глаз, сменившись неподдельной радостью встречи. С неприятным дребезжанием пришло понимание, что он неровно дышит к Томе. Быстро окидываю взглядом проталкивающуюся к нам фигуру и расслабляюсь — не соперник.

— Привет, какая встреча, у вас какие места? — тараторит он, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство. Его взгляд хаотичными скачками обшаривает наши лица, пухлые губы растянулись в широкой улыбке.

— Здравствуй, — холодным хором откликаются девушки.

— Здоров, — говорю я.

Тома, чуть помешкав, делает пол приставных шажка ко мне и берет за локоть, пристроившись чуть за плечом. Сашка, золотой ты мой, я тебя уже люблю! С приязнью рассматриваю мнущуюся перед нами широкотазую фигуру.

— А я с гантелями начал заниматься, — хвастается он, косясь на Тому, — во, пощупай, — сует мне согнутую в локте руку.

— Молодец, — легко хвалю я, — решил поработать над собственной сексуальной привлекательностью? Правильное решение, тебе надо.

Каким-то образом чувствую лёгкую улыбку Томы за плечом, со стороны греющих уши семиклассниц полетело тихое злорадное хихиканье. Коротко скольжу по этим гадким утятам взглядом — дети детьми, но почти все уже пытаются строить глазки. Нет, девочки, такого счастья мне не надо. Мне бы с Зорькой разобраться без членовредительства…

Тревожный холодок предчувствия пробрался за шиворот, заставив поежиться. Я, конечно, скоро буду весь из себя гигант мысли и двигатель мирового прогресса, но вот как решить маленькую тактическую задачу под названием «Зорька» — не представляю.

Радует только одно — мы уже движемся в зал, Сашка с Ясей идут вперёди, прокладывая дорогу, а Тома так и не выпустила мой локоть. Жизнь, похоже, налаживается…

Робкие попытки весны просочиться в город, предпринимавшиеся всю последнюю неделю, были этой ночью парированы прорвавшимся с северо-востока циклоном. К утру серьёзно подморозило, и газоны во дворе, начавшие было раскисать из-за талой воды, покрылись броней из ледяной корки. Аккуратно встаю на пятачок земли — держит. Слегка перенес тяжесть на одну ногу, и твердь под ней сначала спружинила, а потом нехотя поддалась. В образовавшиеся трещины густой чёрной пастой полезла почва.

Прямоугольник двора над головой как крышкой накрыт быстро летящим низким небом. Даже здесь, в окружении высоких домов и деревьев, ощутимо дует. В струях воздуха носятся редкие жесткие снежинки и больно бьют по ресницам. Натягиваю вязаные рукавицы, поддёргиваю повыше шарф и решительно двигаюсь к полутёмной подворотне.

«Между прочим, только что ты сделал первый шаг, который должен изменить этот мир. Один шаг для тебя и огромный шаг для человечества», — чёртиком выскочила ехидная мысль. От неожиданности приостановился, оглядываясь. Отмерил взглядом на память тот самый шаг, с газона на выщербленный асфальт, и упругой походкой направился к цели.

Сегодня я делаю первый ход в своей игре. Легонько толкну этот мир, но и этого должно хватить, что бы под колесами истории начали стелиться чуть иные рельсы. Мир станет немного лучше. И этот первый ход инвариантен. Что бы я не решил делать дальше, дебют в любом случае надо разыгрывать именно так. Грязь надо вычистить.

«Запулю камень в пруд. Точнее, три камешка. А где-то через неделю меня начнут искать очень, очень серьезные дяди из Комитета для длинных вдумчивых бесед. Дяди с очень серьезными ресурсами. Ну что ж, побэгаем, да», — мечтательно улыбаюсь подкопченным фасадам Измайловского проспекта. Настроение зашкаливает за отметку «отлично», я больше не беспомощен перед ликом Истории.

Искать меня будут профи. Землю рыть. Надо всё сделать крайне аккуратно и обязательно проложить много ложных тропок для следопытов. Когда они сосчитают камешки, проанализируют полученную информацию и проверят её на правдивость, то будут готовы к самым фантастическим гипотезам. Надо помочь полету их мысли.

Кошусь на почту через дорогу. Соблазнительно. Заскочить, купить и оказаться через пять минут дома, в тепле. И за работу. Но нельзя. Слегка вздохнув, шагаю мимо, сворачиваю на Первую красноармейскую и ускоряюсь. Совмещу приятное с полезным, разомнусь.

Взгляд привычно коллекционирует отличия. Много мужчин с папиросами и мало — с сигаретами. На улицах не бывает курящих женщин. Никто не пьет спиртное на ходу. Совсем нет женщин за рулем легковушек. Почти нет людей с озабоченными лицами. У многих после сорока во рту не хватает зубов. Асфальт всё же хуже. Взрослые не боятся делать замечания незнакомым подросткам. Много, просто очень много людей в форме. Нет решеток на окнах и кодовых на парадных. Милиционеры ходят без оружия. На улицах гораздо часто встречаются куда-то несущиеся веселые детские компании.

Минут через пятнадцать я с трудом вдавливаюсь через циклопического размера двери в мрачную глыбу Фрунзенского универмага. Кручу головой в поисках указателей, не нахожу и начинаю искать методом тыка. Отдел канцелярских товаров обнаружился в глубине первого этажа, за лестницей.

Тихонько, бочком-бочком, пристраиваюсь к торцу витрины, разглядывая нужный товар. Вот эти конверты, с портретом Алексей Силыча Новикова-Прибоя и маркой за четыре копейки, подойдут. К сожалению, народа немного, первая половина буднего дня. Надеюсь, что в школьнике, покупающем всякую мелочь, нет ничего такого, ради чего продавщица стала бы меня запоминать.

Достаю из кармана заранее отсчитанную мелочь и просовываю в окошко кассы:

— Двадцать девять копеек в третий отдел.

Кассирша скользит по мне невидящим взглядом и протягивает чек. Неторопливо иду к отделу, где по другую сторону прилавка оживленно судачат о чем-то две продавщицы средних лет, и протягиваю чек: