Станислав Лабунский - Зима стальных метелей
Весь рынок до рыданий довели, не только девицы-красавицы в рев ударились, мы с гармонистом и из моих пехотинцев слезу выдавили. Да наплевать, вот она — моя минута славы.
И спели мы и «Темную ночь», и «Жди меня», и «Танкиста».
Остался я без личного состава, растащили моих морячков девушки по постелям да парадным подъездам. Гармонисту слова записал, а в это время снаряды стали в районе Дворцовой площади рваться. Пришли к фельдмаршалу гаубицы. Кончилась наша спокойная жизнь, начинаются фронтовые будни, когда смерть всегда рядом, и ты перемещаешься короткими перебежками, всегда приглядывая возможное укрытие на своем пути. Допрыгались, педерасты хреновы. Стратеги.
В штабе меня приятно удивил чистый пол и парадный, как с картинки, солдатик.
— Докладываю…, происшествий не было…. К вам посетитель, товарищ капитан НКВД. Ожидает в вашей приемной.
Поразил. Особенно наличием у меня приемной. Ладно, пойдем разбираться.
На дверях заместителя начальника табличку поменяли. Первый заместитель председателя особого трибунала т. Синицын. Вот как. Даже сам слегка испугался. Где это хомячки такую табличку взяли? А у самовара сидит мой знакомый доктор. Чай пьет с сухарями и конфетами. Два хомячка рядом, компанию составляют.
— Да наш капитан с морской пехотой Шлиссельбург у немцев отбил! — хвастаются они.
Доктор головой кивает, хороший у вас капитан. Клизму поставим — будет как новенький. Не доверяю я докторам. Не знаю почему, никогда с ними не сталкивался, только на медкомиссиях.
— Здравствуйте, — захожу к себе, а мне можно стакан чая получить?
Стакан-то мне дали обычный, только подстаканник золотой и ложечка тоже. Все работы Фаберже, был такой ювелир, имел мастерскую в этом городе.
— У меня есть пациент, — начинает доктор. — Из партийного руководства. Под Ораниенбаумом еще наши войска, и там остались не вывезенные запасы продовольствия. Завтра в городе опять снижают норму выдачи продуктов. Люди начнут умирать от голода через две недели. А мои больные к концу этой…
И замолчал. И хомячки на меня с такой верой и надеждой смотрят, что понял я — не увернуться.
— Моряки у нас до вечера в увольнительной, — говорю, — но с картами мы можем и без них поработать. Где, что, дороги для вывоза. Что-то могло сгореть, как городские склады, война идет. Больших надежд не питайте, но вариант интересный. Повоевали на Ладоге, пора и на Балтике отметиться, так, бойцы?
— Так точно! — чеканят мои строевые хомячки.
Завел себе живой уголок, театр дрессировщика Дурова.
Наметили к вывозу элеватор, мясокомбинат, два колбасных цеха и овощную базу. Надо было достать десяток грузовиков без отдачи, людей на погрузку-выгрузку, и выпросить у флота хоть завалящий катерок с зенитным пулеметом для отпугивания самолетов. И за роту морской пехоты рассчитаться. Доктора оставил, и в Адмиралтейство пошел. А по нему продолжали стрелять…
Делать было нечего, надо было искать партнеров. Двадцать грузовиков взял на Кировском заводе. Они как раз предназначались для второй дивизии народного ополчения, и я пообещал их доставить адресату. В пароходстве нашелся вполне приличный транспорт на три тысячи тонн. Сразу на него погрузилась вся приданная трибуналу морская пехота. Ремонтники быстро стали устанавливать четыре зенитных пулемета, и малокалиберную пушечку — последние запасы. На войне все быстро кончается, кроме неприятностей и проблем.
А трюмы в пароходе глубокие, кто их заполнять-то будет? Побежал я в Кировский райком партии. Дайте людей. Дали — их ветром качает…
Ладно. Прихожу на рынок.
— Привет, — говорю одноногому инвалиду. — Собирай всех к вечеру, сядем на кораблик, поедем по заливу кататься. Отходим в 20.00. Кто опоздает — тот не в доле.
И пошел следить за погрузкой грузовиков.
Часам к шести народ стал подтягиваться. Мужчины осторожничали, издалека наблюдали, и только когда девушки с рынка стали на борт подниматься без всякой опаски, тогда и мужички рискнули.
— Бегом, бегом, билетов никто спрашивать не будет. Колхоз — дело добровольное, хочешь — записывайся, не хочешь — расстреляем.
Так с шуточками и прибауточками к нам еще человек шестьсот присоединилось — половина — женщины. И отчалило наше суденышко. В полночь мы уже прибыли на место, пришвартовались, моряки стали погрузочные средства на причале в порядок приводить, благо механиков у нас чуть ли не десяток оказался, а мы двинулись на разведку местности.
Ораниенбаумский плацдарм был достаточно большим — пятьдесят километров в длину и тридцать пять в глубину. Это не было заслугой Красной Армии — просто здесь немцы наткнулись на сюрприз, терпеливо поджидавший их еще с первой мировой войны. Этот участок простреливался огнем орудий с фортов «Красная горка» и «Серая лошадь». Одного этого было бы достаточно, чтобы остановить наступление любых сил любого врага. Но нет, сюда же были брошены 11-я и 18-я железнодорожные батареи, и бронепоезда «Балтиец» и «За Родину!». И в любой момент плацдарм могли поддержать огнем двенадцатидюймовки линкоров «Марат» и «Октябрьская революция». Линкоры Балтийскому флоту тоже достались в наследство от проклятого царизма, как советская власть не пыхтела и не тужилась, ни одного большого корабля у нее сделать не получилось. Эсминцы, подводные лодки, и вершина достижений — крейсера.
Так что немцы, быстро определив зону обстрела тяжелой артиллерии, в нее заходить не стали. Окопались по периметру и заняли оборону силами всего двух пехотных дивизий. А у Красной Армии на плацдарме их было в шесть раз больше — двенадцать. И еще вторая и пятая бригады морской пехоты и танковый полк из первой танковой дивизии. Понятно, что при таком распределении сил резервов для маневра у генерала армии Жукова не было. Откуда им взяться, когда стратег-педераст загоняет треть войск фронта на никому не нужный плацдарм?
Педераст — это я погорячился. Нормальная у Гоши Жукова ориентация, возит он с собой медсестру, увешивает ее грудь боевыми наградами. Здесь определение «педераст» скорее оценка волевых качеств генерала. Вся армия в курсе, как он в сороковом году на перроне в Москве рыдал. Не хотел в Киев ехать, хотел стать царицею морскою, и чтобы товарищ Сталин и Золотая рыбка были у него на посылках. А не получилось. Короче, редкая сволочь этот Жуков, и мой вам совет, парни — держитесь от него подальше.
В это время закончилась выгрузка грузовиков, и слегка ошеломленные полученными сведениями морские пехотинцы и гражданские добровольцы стали получать конкретные задания.
— Первым делом — выставляйте охрану. Затем — оценивайте запасы. Сразу сообщайте нам, будем решать — что грузить в первую очередь. Местных жителей не обижать, с военными не ссориться. Документы у нас в порядке, показывайте смело. За работу! — напутствую всех, напоминая прописные истины.
Мой приятель одноногий инвалид повел свою команду на ближайший овощной склад, там и элеватор рядом. Надо будет к ним первым заглянуть, когда все разойдутся.
— Песню запевай! — командует он.
— И две тысячи лет война, война без особых причин, война — дело рук молодых, лекарство против морщин….
Ну, ни черта себе выбор. Рок на все времена. Надо добыть попугая, научить его кричать: «Пиастры!», и подарить одноногому. И буду его звать Джоном Сильвером. Иваном Серебряковым, в переводе на русский….
Я свое отделение без песен в осеннюю темноту увел, мы — разведчики, дети ночи.
На выбранном мной для вывоза продукции мясокомбинате никого не было. Даже охраны. Вполне ожидаемо. Начальство убежало, а рабочие без понуканий и угроз со стороны руководства сразу производство бросили. Туши в разделочном цехе пропали, стухли, и вонь стояла скверная. Мы все двери задраили, не стали возиться с гнильем.
Зато склады готовой продукции нас порадовали. Сало копченое, сало соленое, полутуши копченые, окорока, колбасы твердокопченые палками и просто копченые кольцами, а в недалеком городе школьницы на панель идут за корочку хлеба. И почему я так не люблю городское руководство? Наверное, я им просто завидую.…Эх, ибо человек есмь.
Дорога была в приличном состоянии, и мы решили начать работу немедленно. У нас, в отличие от Гоши Жукова резерв был — шесть грузовиков, полсотни волонтеров и сотня женщин. Вот мы их всех и включили. Из склада — в кузов машины, из кузова — в грузовую сетку, ее краном — в трюм, и там разгрузить. К рассвету мы с мясокомбинатом закончили. Около ста тонн вывезли. Ставим крестик — объект освоен полностью.
Пошли один за другим грузовики с овощных складов и элеватора. Мука и зерно в мешках. Мужчины работали вдвоем, женщины — вчетвером. Три тысячи тонн, это же сколько мы грузиться будем?
— Воздух!
Ох, не зря мы наши пулеметы с танков скручивали! Не ожидал наглый «Юнкерс» такого ответа от невзрачного суденышка. Только он в пике начал выходить, как потянулись к нему нити «трассеров», четко видные даже днем, загрохотала пушечка, лязгая гильзами. Сразу мы ему не понравились, отвалил в сторону.