Вадим Чекунов - Тираны. Страх
Иван залез в свою постель и долго сидел, разглядывая облаченную в цельный оклад икону. Лишь руки и лик Вседержителя проглядывали из золотой чеканки. Иван всматривался в молодого Христа — гладкие волосы до плеч, небольшие усы и бородка. Благословляющая правая рука и Евангелие в левой.
«За ризой…» — прозвучал в памяти предсмертный материнский шепот.
«За ризой…»
Подковырнуть серебряный гвоздик удалось не сразу. Ободрав ногти, Иван огляделся. Стол с заброшенными книгами и чернильницей, связка перьев, раскиданный братцем песок, клочки французской бумаги… Когда-то приходил митрополит для занятий с княжескими детьми, да настали другие времена.
На помощь пришел нож для очинки пера. Второй гвоздь поддался легче, а третий и вовсе отскочил сам собой. Один из золотых краев ризы слегка отошел от дерева. Иван ухватился за него саднящими пальцами, потянул.
На постель выпало что-то завернутое в серую тряпицу. Иван размотал ткань, и на его ладони оказался небольшой, но увесистый серебристый предмет.
Неискусно выполненная, но привлекающая взгляд, холодная на ощупь фигурка сидящего медведя. Не сумев опознать, из чего же она, Иван нагнулся к свече и принялся внимательно рассматривать изображенного неизвестным мастером зверя. Распахнутая клыкастая пасть, мощная холка, вокруг которой намотана тонкая тесьма. Он размотал ее и, не удержавшись, понюхал. От мысли, что на тесьме мог сохраниться запах отца или матери, заволновалось сердце, погнало громким стуком кровь в виски и уши. Но ничего, кроме легкого запаха крашеного дерева, Иван уловить не смог.
В затемненном углу детской раздался короткий шорох. Иван вздрогнул и машинально сжал кулак, спрятав находку. Свободной рукой потянулся к свече. Привстал на кровати, вытянул шею, высматривая — что там, в углу. Разглядев, вздохнул с облегчением. Обычная крыса — как холопская серая варежка, но с бусинками глаз и хвостом-веревкой. Пасюк возился с отломанной головой лошадки — вертел и пробовал на вкус. «Вот кто повадился портить игрушки братца… — подумал Иван. — Двуногие крысы поломали, а четырехлапая решила прикончить совсем!» Заметив, что попала в пятно света, крыса замерла, подрагивая кончиком носа. «Ну, оставайся, что ли, — усмехнулся он про себя. — Из всех наших “гостей” ты, пожалуй, самая достойная! Только вот Георгия не огорчай, верни деревяшку, откуда взяла…»
…В узких и высоких окошках царской спальни розовело летнее небо, проникал утренний свет вместе с пичужьим чириканьем внутрь дворца. Занимался новый день, еще один — даст Бог, не последний.
Иван поправил одеяло на сладко спящей жене. Через час она проснется сама. Царь же это время решил уделить молитве. Как был, в ночной рубахе, спрыгнул с постели, прошел к киоту и встал на колени. Возвращенный Адашевым на место Спас Вседержитель знакомо смотрел в глаза.
Поднося пальцы и отбивая поклоны, Иван ловил себя на том, что не может сосредоточиться на словах молитвы — путается, запинается и снова уносится мыслями в детство. В тот день — вернее, ту ночь, — когда неожиданно ему открылся секрет Медведя.
Забредшая в детскую крыса действительно вернула кусок игрушки на место!
Маленький Иван тогда не сразу понял, что произошло. Увидел лишь, как крыса беспокойно присела, усиленно подрагивая тонкими усиками — что-то ее взволновало гораздо сильнее слабого свечного огня. И в тот же миг он оказался на полу, далеко от кровати, в «крысином» углу. В глазах будто померкло все — серая муть, разборчиво видно было лишь то, что поблизости, — крупную деревяшку, надкусанную острыми резцами. Будто Егорушка притащил откуда-то пень, обточенный бобром. Пораженный догадкой — это же голова лошадки братца! — Иван прильнул к самому полу, вбирая носом поток запахов и шалея от них. Даже учуял ржаную корочку под подушкой брата. Поднял голову и сразу же сообразил, куда бежать. Ухватил в пасть деревяшку. Мягко и быстро перебирая лапами, достиг ножки Юриной кровати. Сунул лошадиную голову поближе к пузатому, гладко струганному боку игрушки. Сел, принюхиваясь к лежащей наверху корочке. Но другой запах мешал сосредоточиться. Иван нервно шмыгнул под кровать и оттуда изучил обстановку, ловя в воздухе океан запахов и колебаний. Совсем рядом с громко сопящим во сне человеком, что спрятал подсохший хлебный кусочек, находился еще один. Он сам — сидящий на кровати с бессмысленно вытаращенными глазами.
Иван ойкнул и всплеснул руками. Серебристая фигурка упала на подол рубахи.
Ошарашенная крыса метнулась к стене и вдоль нее серой молнией пронеслась в темный угол.
Иван испуганно ощупал себя резкими нервными движениями, охлопал для верности и больно ущипнул за ногу. Слава богу, все лишь померещилось! И тут же задумался — отчего же такое привиделось ему?..
Взгляд его замер на необычной подвеске…
Икону Иван решил оставить в детской, поместил в киот. Хоть и был малолетним он, но соображал не по годам резво. За оклад Медведя прятать не стал — понимал, что неуемные расхитители родительской казны зарятся на все, куда их вороний глаз падет.
«Ничего… Придет время — ответят за всё!»
До утра ощупывая холодные стены, нашел внизу одной узкую щель между двумя кирпичами. Все тем же перочинным ножом расковырял до нужной ширины — чтобы едва пролазили пальцы с завернутым в тряпицу Медведем. Красное глиняное крошево на полу тщательно собрал и ссыпал в настольную песочницу, смешал с остатками песка.
Каждую ночь Иван доставал фигурку и дожидался крысы. Та повадилась являться в один и тот же час. За это приходилось делиться с ней скудным ужином, но игра того стоила. Быстро привыкнув к тому, что открывалось крысиными глазами — но больше ушами и носом, — Иван научился подчинять грызуна своим словам. Их он поначалу произносил громким шепотом, косясь на спящего братца. Затем едва слышно двигал губами, а после и вовсе было достаточно лишь подумать, и крыса повиновалась. Садилась по мысленному приказу, ложилась и вытягивалась «стрункой», каталась «колбаской» и кувыркалась. Можно было наблюдать за ней со стороны, а можно было «впрыгнуть» в сознание зверька и глянуть ее небольшими глазками, дивясь, как все бесцветно-серо вокруг, но как густо полнится воздух запахами и звуками…
***
… — Господь Вседержитель! — воскликнул семнадцатилетний царь, прогоняя воспоминания детства. — Помоги любовью и мудростью своей! Дай ответ…
Опустил голову и задумался.
Правильно ли поступил, вручив Сильвестру отцовскую реликвию? Ведь хранил и оберегал ее от чужих глаз много лет… Но важнее знать — как седому иерею удалось его убедить отдать Медведя? Отчего ему повинуются воеводы и даже царь?