И Намор - В третью стражу [СИ]

    — Я просто не знаю, что со мной будет, если ты теперь исчезнешь.

    — Я тоже, — тихо-тихо, почти неслышно произносит она, но Олег слышит, и сердце получает новую дозу и начинает танцевать джигу, и мышцы требуют движения...

    — Кажется, дождь собирается. — Взглянув на небо, сказала Татьяна.

    Они вышли из подземного перехода метро "Площадь Ильича" и остановились на мгновение, словно решая, куда идти дальше. Решала, конечно, Таня, а Олег был лишь "иностранный турист".

    — Разойдется, — улыбнулся Олег, мельком глянув на небо. — А у вас здорово получилось изобразить Пятачка!

    — Да... — как-то странно выдохнула Татьяна, — Татьяна Драгунова, изображающая Пятачка, которого озвучивала Ия Савина в образе Беллы Ахмадулиной.

    — "Девушка, я вас где-то видел, вы в мультфильмах не снимались?"

    "Во как! Получил? — в смущении подумал Олег — "Поосторожней с комплиментами, друг", а вслух сказал:

    — Я где-то читал, что Вини Пуха рисовали с Евгения Леонова и озвучивал тоже он.

    — Да... — Татьяна не стала развивать тему, а перешла к экскурсии:

    — Если помните, был такой фильм "Застава Ильича" начала 60-х там еще Ахмадуллина стихи в Политехническом читала:

    ...

    ...

    — Не припомню, — покачал головой Олег, завороженный то ли самими стихами, то ли тем, кто и как их ему прочел. — Вы... Если я скажу, что вы замечательно читаете стихи, вы опять обидитесь?

    — А я и не обижалась... — и улыбка на губах... и иди, знай, что эта улыбка должна означать?

    ... И поводила все плечами, — повторил по памяти Олег. — На самом деле, никакой предопределенности не существует. Только вероятности, так что могло ведь и так случится. — Они обогнули желтое здание торгового центра с едальней "Елки-палки" и Татьяна, остановившись, продолжила "экскурсию":

    — Наверное вы знаете, что при Елизавете Петровне вокруг Москвы начали строить Камер-Коллежский вал с заставами на основных дорогах. Собственно сейчас мы и находимся на одной из них Рогожской. Линия вала проходила перпендикулярно Владимировскому тракту – это Шоссе Энтузиастов — Татьяна показала направление рукой – самая длинная дорого в мире: Нижний Новгород, Урал, Сибирь, Сахалин – этапы... Справа и слева были валы: там Рогожский – улица сейчас так и называется, а слева Золоторожский, впрочем, и эта улица также называется, она там, за железной дорогой.

    Они подошли к памятнику Ленину, и Таня кивнула на него, но как-то так, что простое это движение вызвало у Олега отнюдь не простую реакцию:

    — Вот к столетию поставили, в год моего рождения... Так что мы с ним одногодки...

    — С Лениным? Вы великолепно сохранились! — засмеялся Олег.

    — Как памятник из бронзы! — улыбнулась Татьяна.

    "Столетие было... в семьдесят первом... значит, ей ... ммм...тридцать шесть?"

    — Я как-то задумалась, — продолжала между тем рассказывать Таня. — А чего, собственно, этот памятник сюда воткнули? Забавная цепочка связей выяснилась: в 1919 Владимировку переименовали в шоссе Энтузиастов в честь революционеров и политических заключённых, которых отправлял в ссылку "царский режим" и следовали они туда по этой дороге. В 1923 переименовывали и Воронью улицу в Тулинскую...

    — Наверное, не в честь Тулы? — Усмехнулся Олег.

    — Нет, конечно, Как выяснилось, Тулин – один из псевдонимов Ленина, вот, Рогожскую заставу и переименовали в заставу Ильича, а в 1970 году поставили здесь памятник, и уже в 79 назвали станцию метро – памятник и название станции пока остались, остальное опять переименовали уже в девяностых...

    "Ага ... в семидесятом... значит, тридцать семь".

    Они обошли памятник и направились дальше по асфальтированной дорожке.

    — Ну вот, читайте, — указала Татьяна на каменный столб, к которому они неспешно подошли.

    — "Отъ Москвы 2 версты 1783 года", — прочел Олег, обратив внимание, что первое слово написано с твердым знаком.

    — "Катькин столб" называется, — объяснила Таня. — Здесь и была застава... А на той стороне Рабочая улица и двадцать рабочих переулков, и их не переименовывали! Как господин Гужон, который стал "Серп и молотом", поселок для рабочих своего завода основал, так до сих пор улица и называется...

    Замкнув круг, они пошли по улице.

    — Это и есть Воронья-Тулинская сейчас имени Сергия Радонежского улица.

    — Ну, а почему Радонежского?

    — Да, тоже не с проста. Вот смотрите, — сказала Татьяна.

    Олег уже заметил эту часовню. Кирпичная ярко бордовая – зажата меж двухэтажных домиков окрашенных в контрастирующий пастельно-желтый цвет – невозможно не заметить.

    — Часовня "Проща", — голосом профессионального гида объявила Таня и даже жест узнаваемый – плавный – сымитировала на раз. — Известна с XVI века и согласно Синодальному отчету 1722 года была построена "когда неведомо". Когда она сильно обветшала, построили на ее месте новую, но это уже в конце 80х 19 века, а при большевиках снесли купола и вообще ломать должны были, но уцелела по случайности. Теперь вот восстановили.

    — А почему "Проща"? — Полюбопытствовал Олег.

    — На Руси был обычай: на месте прощания с отходящими путниками ставить часовни. Проща – это народное название многих часовен, стоящих у городских застав. По преданию на этом месте преподобный Сергий Радонежский, отправляясь в Нижний Новгород в 1365 году, простился со своим учеником, основателем Спасо-Андроникова монастыря преподобным Андроником. Да, к этому монастырю мы сейчас и идем.

    Посмотрев на дома уже "не старой Москвы" Олег спросил:

    — Это уже, наверное, в восьмидесятые строили?

    — Да, — ответила Татьяна. Тоже уже не новые.

    — Все относительно.

    — Да...

    "Драгунова... драгун... И я была девушкой юной..."

    Это была забавная, но вполне логичная ассоциация. В начале восемьдесят второго Ицкович как-то застрял на базе на две недели. Телевизор барахлил, вернее антенна не обеспечивала устойчивый прием, погода была на редкость холодная, и делать – даже по службе – было ровным счетом нечего. Оставалось валяться в койке и читать, но и тут все обстояло совсем не просто. Выбирать приходилось из молитвенника и старого номера "Бамэханэ"[62] на иврите, невесть как попавшего на базу танкистов слюнявого женского романа на английском и новенького, вероятно, забытого каким-то любителем поэзии томика "Английская поэзия в русских переводах". И стихи, надо сказать, оказались, что называется, к месту, времени и настроению. То, что доктор прописал, в общем. И не удивительно, что Олег запомнил тогда наизусть огромное множество стихов от Шекспира и Блэйка[63] до Ленона.