Помещик - Михаил Шерр

Оказалось, что отчет московского землемера это не что-то из ряда вон выдающееся, а рутинное исследование, которые регулярно проводится в империи.

Просто подошла очередь Калужской губернии, а отчет приложил землемер, когда делал межевание. Это похоже он обязан был сделать.

Так вот, оказывается в Калужской губернии есть включения черноземов. В уездах, граничащих с Орловской губернией, есть целые огромные клинья черноземов, а севернее их все меньше и затем отдельные островки.

Почва нашего имения как раз такой и является, серой лесной с какими-то компонентами черноземов. Но терминология не важна, важен вывод: природное плодородие земель нашего имения немного выше, чем плодородие большинства окрестных земель губернии. Следовательно, чтобы регулярно собирать меньше, чем в среднем по губернии, надо для этого очень стараться.

И этот вывод еще один весомейший аргумент в доказательную базу, что наш управляющий вор.

Честно говоря, мне совершенно уже не хотелось этим заниматься. Я уверен, что он придумал какую-то воровскую схему с нашей скотиной. Понятно что наведена «химия» с уплатой оброка, цифры правильные, только указаны в ассигнациях, а не в серебре, как положено. А это значит на каждом рублике он кладет в свой карман два с полтиной.

Эти цифры, увиденные вчера, после разговора с лесопромышленником о различных видах рубля в России, я сегодня уточнил первым делом.

Степан, понявший в каком направлении я копаю, задал мне вопрос на тему, до которой я еще не добрался.

— Барин, а какие цены конопли показал Семен Иванович прошлый год? Был неурожай везде и цены поднялись. Я это хорошо помню. Мужики перед нашим отъездом только об этом и говорили.

Да, Степан молодец. До конопли я еще не добрался. Естественно наше поместье, по отчетах конечно, продавало коноплю по прежним значительно более низким ценам. Считать, насколько здесь сей персонаж нас обманул, я не стал.

Воровство на конопле было последней каплей. Почти всю филькину грамоту вора управляющего я сгреб в один из ящиков стола, оставив на столе только бумаги по алкогольным делам.

Я решил что с этими шедовральными документами надо ознакомится поподробнее. И оно того стоило.

Документы о производстве алкоголя за каждый год были собраны в отдельную толстую папку в каждом отчете, они были идеально составлены и в них был полнейший порядок.

На первый взгляд, согласно документам, в поместье производились десятки видов алкогольных напитков в промышленных масштабах. Каждая партия крепкого алкоголя общим объёмом более пяти литров проводилась отдельно. Были даже объемы по два литра. И на всё куча нужных и зачастую, такая же куча не нужных, избыточных документов.

«Это какой-то бред, — думал я. — Зачем такая детализация для домашнего производства? Подобное имеет смысл только в одном случае, когда надо засрать мозги кому-то, в данном случае мне».

Ради интереса я позвал Пелагею.

— Пелагея, голубушка, — спросил я, — скажи, а кроме тебя, настойки и наливки кто-нибудь ещё делает?

— Никто, барин, — удивилась она. — Только я одна.

— А сколько ты за год делаешь?

— Да ведра два наберётся всего. Больше никак не могу — времени нет, — два ведра сейчас это около двадцати пяти литров.

Двадцать пять литров настоек и наливок! Которые оформлялись так, что казалось, что в поместье производятся сотни литров различных алкогольных напитков!

— А сколько наша винокурня вообще производит спирта?

— Да какая у нас винокурня, одни слезы. Самое большое на моей памяти десять ведер. Прошлый год например пять.

Какой смысл, кроме засирания мозгов таким лохам как Сашенька, в этом вале алкогольных бумажек? Любой здравомыслящий проверяющий разберется, что реального производства алкоголя в имении нет. И никаких налогов и сборов за это дело мы платить не должны.

Хотя возможно я чего-то и не знаю.

— Пелагея, а за что, мы помещики, должны платить в казну если занимаемся винокурением?

— Это я, батюшка-барин, знаю. Помещик должен платить если производит самогон или хлебное вино, которое поставляет в казну. Если продает его в обход казны или имеет незарегистрированные винокуренные кубы и казаны, то большие штрафы. У нас на всем стоят клейма. Но раз такое дело, я сегодня же обязательно проверю.

— Проверь, голубушка, проверь. И Степана с собой возьми, введи его в курс дела. Нечего тебе этим заниматься. Не женское это дело.

Теперь стало ясно. Семён Иванович создал гигантскую бумажную пирамиду из алкогольных дел, чтобы замаскировать свои махинации в других областях. Когда кто-то начинал изучать документы поместья, он тонул в этой массе бумаг, посвящённых несуществующему алкогольному производству.

— Хитро придумано, — пробормотал я.

Сил больше нет читать, как этот мерзавец обманывал своих работодателей. «Алкогольные» папки тоже оказались в ящике стола и на его столешнице остались только необходимые для настоящей работы справочные данные по имению.

— Сэр, — подал голос Вильям, — У меня к вам предложение. Давайте проедемся по деревне и разберемся с господской скотиной. Её на каких-то не понятных условиях отдали мужикам. Думаю, это неправильно.

Вильям оказался огромным молодцом. Еще практически не владея русским, он сумел найти общий язык с нашими мужиками, разобраться в о-чень многих вопросах и самое главное уже завоевать какой-то авторитет и уважение и мужиков и баб.

Второе мне было не удивительно. За этим персонажем в отношении слабого пола нужен глаз, да глаз. Он наверное любую может уболтать и утащить или в койку или на сеновал.

В первой же избе, в которую мы зашли, я заметил как на нашего английского специалиста украдкой посматривает внучка хозяина, молодуха лет восемнадцати. У Вильяма при взгляде на нее тоже глазки загорелись и мне показалось даже слюни потекли. По крайней мене он дважды судорожно сглотнул.

«Так, так, — подумал я. — Надо воспользоваться своей помещичьей властью, окрестить молодца, да выдать за него девку. Она по виду деваха хваткая. Глядишь нашего молодца в стойло и поставит. А то будет как вчера».

Сватовство я решил не откладывать в долгий ящик и провернуть его чуть ли не тут же.

Хозяина первого хозяйства, в которое мы зашли, все уважительно звали Сидором Матвеевичем. Отчества среди мужиков еще редкость и если так обращаются абсолютно все, это означает только глубочайшее уважение испытываемое к человеку.

Сидора Матвеевича действительно было за что уважать. Для своих семидесяти, а в деревне на удивление было много народа старше шестидесяти и все еще были достаточно крепкими, он