Евгений Токтаев - Дезертир
– Писистрат всем рассказывал, что тебя пустили на дно критяне с которыми ты что-то не поделил.
Услышав эти слова, Аристит покосился на Дракила. Тот фыркнул. Трифена посмотрела на него, нахмурившись, но ничего не сказала и снова обратилась к Эвдору.
– Писистрат даже эпитафию сочинил. Дай-ка припомню... – она прикусила нижнюю губу, посмотрела куда-то мимо бывших рабов и пропела, – критяне – все нечестивцы, убийцы и воры морские. Знал ли из критских мужей кто-либо совесть и честь? Вот и Эвдора несчастного, плывшего морем, с малою кладью добра, бросили в воду они[24]...
– Да как ты смеешь, женщина, возносить хулу на критян?! – вспылил Дракил и подался вперед.
Эвдор придержал Дракила за локоть и, даже не взглянув на него, виноватым голосом сказал:
– Прости его, Трифена, он был слишком долго лишен достойного общества. Одичал.
– Прощу, – кивнула хозяйка, – если впредь он подумает, прежде чем разевать рот
Дракил неприязненно покосился на Эвдора, вырвал руку. Пререкаться, однако, не стал. Вожак махнул рукой поднявшемуся вышибале:
– Расслабься, Мегакл.
– Кто все эти люди с тобой, Мышелов? – спросила хозяйка.
– Мои новые товарищи.
– А Состен, Тевкр, и другие?
– Никого не осталось. Все давно сошли в Аид. Кому-то повезло – сложил голову в драке...
– Это ты называешь "повезло"?
– Да. Большинство сгнило в рудниках.
Трифена покачала головой. Помолчала.
– Полагаю, сейчас у тебя ни денег, ни команды? Как до Родоса-то добрался?
– На дырявой лоханке. Ты права, я нищий. Потому и пришел к тебе.
Трифена прищурилась, посмотрела на оборванцев, встретилась глазами с Аристидом.
– Понятно. Пойдем-ка. Мышелов, переговорим с глазу на глаз. Твоим велю пока вина вынести и пожрать что-нибудь.
– Ты само гостеприимство и великодушие!
Хозяйка взяла здоровяка под руку и повела куда-то через внутренний дворик. В дверях она притянула его голову к своему лицу и что-то сказала на ухо. Эвдор рассмеялся. Засмеялась и Трифена.
Вышибала краем глаза следил за оставшимися оборванцами, и помалкивал.
– Не слишком разговорчив, – высказал свое наблюдение Койон.
– И всех-то мы здесь знаем, – мрачно пробурчал Дракил, глядя в окно, – всюду здесь у нас друг, брат, почти сестра...
О чем Эвдор говорил с хозяйкой заведения, Аристид так и не узнал, но тем же вечером все бывшие рабы избавились от лохмотьев, получили чистую одежду. Трифена расщедрилась на бочку горячей воды и выделила безденежным постояльцам три комнаты без изысков, даже без кроватей, с одними тюфяками, набитыми соломой, которые уже к утру были обильно заблеваны: беглецы слишком давно не пили вина, потому здесь в сытости и безопасности, как с цепи сорвались. Аристида спутник Диониса Акрат, даймон неразбавленного вина, уронить не смог. Собственно, потому его и прозвали Пьяницей, что он мог, не пьянея, слопать столько, сколько не под силу даже верзиле втрое его тяжелее. Когда все товарищи храпели вповалку, пуская слюни, Аристид подхватил под руку рабыню-подавальщицу и утащил с собой в пустующую комнату на втором этаже (он уже все окрестности разведал). Откуда поутру она выползла, потягиваясь, как сытая и довольная кошка.
Эвдор ночевал у хозяйки, что стало в тот вечер предметом пересудов. Наутро он велел всем сидеть в кабаке, и не высовывать носа на улицу. Собственно, никто и не рвался – какие еще прогулки, когда лицо зеленое, а голова трещит, как будто по ней бьют кузнечным молотом. Вожак был трезв, как стеклышко, а Аристид, вот же счастливец, давно уже похвалявшийся, будто бы не знает, что такое похмелье, ныне на деле сие доказал. Они вдвоем отправились потолкаться в порту и на агоре.
Тамошнее столпотворение не позволяло допустить и тени мысли, будто Родос находится на осадном положении. Суматошная торговая жизнь не замирала ни на минуту, вопреки всем потугам понтийского флота. Со всех сторон неслось:
– Сталь халибска-а-я! Мечи, ножи, подходи, покупа-ай!
– Чиню медные котлы! Чиню, латаю, медные котлы!
– Вино хиосское! Самое лучшее!
– ...и пятна у него, как у леопарда, по телу...
– Да ну, врешь, не может у зверей такой шеи быть..
– Клянусь Зевсом, сам видел, своими глазами! Десять локтей!
– А только что говорил, будто пять...
– ...мечи испанские! Халибским не чета!..
– ...вах, не проходи мимо, дорогой! Кинжал по руке подберем, от любого оборонишься!
– Извини, уважаемый, мне знающие люди говорили, в Испании кузнецы получше будут.
– Что? Не слушай этого песьего сына! Любого спроси, каково халибское железо[25]!
– ...хлеб свежий! Подходи!
– ...и что же, она, как змея вьется?
– Нет, колом стоит, вообще не гнется.
– А как тогда этот твой... жерав, пьет?
– Жираф. А он вообще не пьет, а только влагу с листьев слизывает.
– Врешь! Разве может лошадь, хоть и с шеей в пять локтей, этим напиться?!
– Так это и не лошадь...
– Сам говорил, что на лошадь похож... А может, действительно, лошадь? Привязали к шее палку с башкой, обернули в леопардовые шкуры, вот тебе и твой жираф.
– Не может быть, я сам видел...
– Вот смотри, мим на ходулях, у него что, ноги в пять локтей? Эх ты...
На большом помосте жались друг к другу несколько десятков обнаженных рабынь.
– Рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!
– Что-то она какая-то тощая. Цена?
– Четыреста денариев.
– Тебе голову напекло, уважаемый?! Этой худосочной красная цена – сто. Взгляни на нее, плоская, как доска. Ну-ка задом поверни ее...
– Зато шустра и искусна! Триста пятьдесят.
– Что-то не верится. Она, наверное, вообще девственница. Сто двадцать.
– Опытная, опытная, всеми богами клянусь, тридцать три способа...
– А чего она у тебя прикрыться пытается? Точно, девственница, стыдливая! Сто двадцать пять, больше не дам.
– В убыток не продам, она обошлась мне в двести.
– Может она музыкантша? Эй, девка, на флейте играть умеешь? Чего молчишь? Чего она у тебя, по-гречески не говорит?
– Чтобы на флейте играть, знать язык не надо, тем более на той, которая у тебя, уважаемый... ну ты понял, в общем.
– Иеродула в храме Афродиты дешевле обойдется.
– Так каждый раз платить, как приспичило, а эту купил и сколько хочешь...
– Зато, каждый раз – другую. Нет, мое слово последнее.
– Ну, взгляни на эту эфиопку, уж она-то покрупнее сирийки.
– Сколько?
– Двести пятьдесят денариев.
– А за сирийку просил четыреста, что так?
– Дикая совсем, не умеет ничего, зато смотри какие у нее...