Юрий Сазонов - Тамплиеры. Книга 1. Рыцарь Феникса

Впрочем, пройдя в обширную приемную залу, Томас думал не об этом. По спине юноши ручьями тек пот. Хотя он не успел пробыть в доме приора и нескольких минут, рубаха промокла и прилипла к спине. Натоплено было до того, что даже крепко сколоченная деревянная мебель потрескивала от жары. К потолку поднимались колонны, украшенные искусной резьбой — виноградные листья и гроздья, каменные розетки и львиные морды. В камене гудело пламя, по узорной железной решетке бегали оранжевые сполохи. Сам приор, в белом плаще, отороченном мехом, расположился в кресле у огня. Коротко остриженные волосы храмовника покрывала черная шапочка, похожая на монашескую скуфью. Томас с трудом удержался от вопроса, как дядя переносит эту адскую жару. Воистину, даже в Палестине не могло быть такого пекла — а ведь Жерар де Вилье вряд ли прожил там долго. Ему не исполнилось и двадцати пяти, когда тамплиеры потеряли Акру и вынуждены были перебраться на Кипр.

Храмовник отвернулся от камина и окинул племянника равнодушным взглядом. Когда приор заговорил, голос его звучал устало.

— Твой отец пел и играл на арфе. Говорят, и ты владеешь этим искусством?

— Да, господин.

— И у тебя есть инструмент?

— Нет, мой господин…

— Посмотри на столе.

Томас обернулся на стол и увидел арфу, поблескивающую черным лаком. Такую же, как в лавке инструментов. Или это она и была?

— Сумеешь ли ты сочинить для меня балладу? — спросил приор, не дожидаясь вопросов и слов благодарности.

Томас удивленно вскинул голову, всматриваясь в лицо дяди. Оно ничего не выражало. Глаза утопали в тени. Глубокие морщины пролегали от губ к подбородку, прорезали лоб, однако приор не выглядел стариком — нет, скорее, его черты казались высеченными из камня. Розоватые отсветы огня не придавали каменным чертам теплоты. Юноша почему-то подумал о костре, горящем перед языческим жертвенником в пещере.

«Сейчас или никогда», — решил про себя Томас, а вслух спросил:

— Какую балладу желает услышать мой господин?

Храмовники не жаловали светскую музыку. Уставом она не была запрещена, и все же на празднествах рыцарей Храма допускалось разве что пение псалмов — тем удивительней была просьба приора.

Жерар де Вилье подпер кулаком подбородок и на некоторое время как будто задумался, а затем проговорил:

— Это должна быть баллада о победе льва над орлом. Пусть лев символизирует брата-тамплиера…

Приор вновь замолчал, так что Томас решился спросить:

— А орел?

Де Вилье поморщился и махнул рукой.

— Это неважно. Главное, чтобы в балладе как можно чаще упоминался лев. Лев, победивший орла. Ты успеешь сочинить ее до мессы навечерия Рождества? После вечерней трапезы старшие рыцари ордена, по обычаю, соберутся в башне Тампль. Я хочу, чтобы прозвучала твоя баллада в это время.

До Рождества оставалась неделя. Рыцарям, сержантам и оруженосцам в эту неделю предстояло поститься и участвовать в богослужениях, а тренировки прекращались. Томас чуть заметно усмехнулся. Конечно, он успеет. Но…

— Господин, вы ведь так и не выслушали меня. Между тем мой король ждет ответа…

Приор покачал головой.

— Не иначе, ты чудесным образом обрел утраченное послание?

— Нет, но, как я уже говорил, я догадываюсь, что в нем было написано.

На этот раз он не позволит себя перебить.

— Мой сюзерен просил орден о займе.

Наверняка так, потому что о военной поддержке тамплиеров король шотландский попросил бы вряд ли — предыдущий приор Англии уже показал, на чьей он стороне.

— Моему королю нужны деньги, чтобы восстановить справедливость и вернуть Шотландии свободу…

— Об этом не может быть и речи, — холодно ответил храмовник.

Тон у него был сухой и даже скучливый.

— Орден не даст денег на войну против законного христианского государя…

— Однако вы ссудили Филиппу немало серебра на войну с Фландрией и даже с Эдуардом…

Опомнившись, Томас замолчал. Он ожидал гневной вспышки, а, возможно, и наказания за свою дерзость. Что ж, пускай его швырнут в подземелье. Это не так зазорно, как есть хлеб ордена, пить вино и не делать того, зачем он был сюда послан.

Однако приор не спешил впадать в ярость. Он смотрел на Томаса со странным выражением, а губы его чуть подергивались. Наконец де Вилье заговорил и сказал то, чего Томас никак не ожидал услышать:

— Вложи всю эту горячность в свою музыку, мальчик, и тогда я подумаю. Пока что над орденом нависла беда куда большая, чем над твоим королем. Мы связаны родством, и я доверяю тебе, ибо вижу, что ты честен, смел и неглуп. Магистр в опасности. Я хочу, чтобы ты помог ему. Сделай это для меня, для себя и во имя Господа, потому что тот, кто угрожает магистру, одержим дьяволом… Итак, ты выполнишь мою просьбу?

Томас поклонился и просто ответил:

— Баллада будет готова к навечерию Рождества, монсеньор.

Пришла и предрождественская неделя, с молитвами, звоном колоколов и криками галок на крестах собора. В храме монахи сооружали вертеп, и действо это живо заинтересовало непоседу Жака. Он так носился вокруг и лез всем под руки, что, казалось, еще немного — плюхнется в ясли и возляжет там вместо младенца Христа. Мальчишка упрашивал брата отпустить его в город, принарядившийся к празднику. Хоть по церковному канону Рождеству и предшествовали четыре недели адвента со строгим постом и чтением писания, а все же молодежь собиралась и устраивала шествия ряженых и колядки. Да и цеховые мастера не скупились: каждый цех стремился попышней украсить дома и приходскую церковь. И это уж не говоря о самой ночи Рождества, когда на площадях и перед храмами жгли костры, и отовсюду неслось пение торжественных гимнов.

Однако в этом году и юным оруженосцам, и рыцарям строго-настрого запретили выходить в город. Тампль затворил ворота и угрюмо смотрел на расцвеченный огнями Париж, как осажденная крепость — на костры вражеского лагеря. Жак плаксиво рассказывал, что в прошлом году к дневной рождественской мессе допускали даже детей и подростков из предместий, в том числе миловидных девиц, а нынче придется смотреть только на скучные бородатые хари. В конце концов, его нытье так надоело соседям по казарме, что они ухватили мальчишку за руки и за ноги и швырнули головой вперед прямо в молодой декабрьский снег.

Во всем этом Томас принимал мало участия. Он сидел на своем набитом соломой тюфяке и перебирал струны арфы. Обещать балладу приору было легко. Казалось бы, сколько славных побед одержал орден в Святой Земле. И с орлом тоже решилось быстро: золотой орел, символ султана Саладина, больше ста лет назад сплотившего неверных против рыцарей креста. Беда в том, что проклятый султан разорил Иерусалимское королевство, а потерпел поражение лишь от Ричарда Львиное Сердце под Акрой и при Арсуфе. Вот истинный лев — но, во-первых, Ричард не был тамплиером, во-вторых, был презренным англичанином.