Евгений Токтаев - Орлы над пропастью

— Вам тоже следует помыться и побриться, — заявил Аристид, подходя к товарищам и потягиваясь, как обожравшийся кот, — воняет, как от козлов.

Мимо пропорхнула подавальщица с подносом, одетая в коротенький хитон, оставлявший большое пространство для полета мужской фантазии. Красавчик проводил ее взглядом, извернулся и ущипнул за задницу. Девушка степенно составила на соседний стол глиняную посуду, повернулась и с размаху огрела пирата тяжелым деревянным подносом по голове. Что-то хрустнуло. Вряд ли это была голова Аристида, поскольку он успел закрыться рукой. Да и рука, скорее всего, не пострадала. Пират, отшвырнул потрескавшийся поднос и замахнулся на девушку, однако удара не последовало.

— Это Левкоя, — сказал Эвдор, перехвативший руку Аристида, — не стоит обижать ее.

Аристид попытался освободиться, но моряк не отпускал.

— Пусти.

Эвдор отпустил руку красавчика и повернулся к вышибале, который одним прыжком преодолел расстояние в половину комнаты и уже собирался хватать Аристида, но уступил Эвдору.

— Расслабься, Мегакл.

Тот кивнул и вернулся в свой угол. Эвдор взглянул на девушку. Она тоже посмотрела на заступника, перевела взгляд на треснувший поднос, снова взглянула на улыбающегося моряка и очень удивилась:

— Эвдор? Разве ты жив? А мы тебя уже похоронили.

— Да ну? Это хорошо. Скажу тебе, Левкоя, иной глупец бы огорчился, увидев в том дурной знак, я же вижу большую для себя радость.

— Почему?

— Ну как... Если я уже помер, то в ближайшем будущем мне это вторично не грозит. Что-то я не слышал, чтобы люди умирали дважды. Надеюсь, поминки были подобающими моей особе?

Левкоя засмеялась.

— Подобающими. Писистрат произнес речь, прославляющую твои подвиги, правда он был уже пьян и к середине речи почему-то стал звать тебя, кажется, Миносом.

— О! Это весьма лестное сравнение, уверен, ты клевещешь на Писистрата, сей достойный муж, без сомнения, был в здравом уме и твердой памяти!

Отсмеявшись, Левкоя спросила:

— Где же ты пропадал эти два года? Давно ты на Родосе?

— На Родосе дней пять, а в городе второй. Уже ночь переночевал в этом почтенном заведении.

— Ночь? Госпожа отсылала меня по делам, вот я тебя и не видела.

— Я должен поговорить с ней.

— Госпожа занята, Эвдор.

Эвдор усмехнулся.

— Да ну? Интересно, чем это она так занята, что не захочет меня видеть? Может, подминает под свои телеса очередного бедолагу? Я уже говорил с Трифеной вчера, но сегодня появились кое-какие новости, я должен ее снова видеть.

Эвдор встал и, сказав товарищам оставаться на месте, направился к дальней двери, скрытой в неосвещенной части зала.

— Я к госпоже, Мегакл.

Вышибала, следивший одним глазом, кивнул и, казалось, потерял к нему интерес, переключившись на прочих посетителей.

— Не слишком разговорчив, — высказал свое наблюдение Койон.

— И всех-то мы здесь знаем, — мрачно пробурчал Дракил, глядя в окно, — всюду здесь у нас друг, брат, почти сестра...

Злые языки поговаривали, что неизвестный художник, сотворивший живописный шедевр, висевший на фасаде "Веселой наяды", срисовал лицо девицы с Толстой Трифены, хозяйки кабака. Эта сорокапятилетняя женщина слыла местной достопримечательностью. Говорили, что в молодости она была красавицей и умницей. Оба этих качества помогли ей в юности выскочить замуж за аристократа Филомена, известного пирата. Пока Филомен бороздил Эгейское море сам за себя, его состояние неуклонно росло, но едва ему по какой-то причуде приспичило послужить своей родине, как вся удача кончилась и Трифена очень скоро сделалась вдовой. От денег мужа ей досталось совсем немного: благодарное государство, вдруг вспомнив, что проливший за него свою кровь покойный был пиратом, конфисковало все, до чего смогло дотянуться. Однако Трифену это не сломило. Благодаря своему уму и предприимчивости, она умудрилась выкарабкаться с самого дна и сейчас жила, вполне припеваючи, владея непривлекательным внешне, но весьма доходным заведением, имевшим, ко всему прочему, репутацию наиболее надежного узла в отношениях закона и лиц, не обременявших себя его соблюдением. Надежного, разумеется, в пользу последних.

Эвдор без стука открыл дверь и вошел в маленькую комнатку с окном, выходившим во внутренний двор. Кроме ложа с соломенным матрацем, какие были в комнатах для гостей, здесь еще стояло несколько сундуков, разного размера, а так же стол и стулья. За столом сидела женщина. Трифена, определенно дама склонная к полноте, все же не была необъятной толстухой, какой могла представиться незнакомому человеку, услышавшему ее прозвище. Хозяйка занималась подсчетом выручки на абаке, раскладывая в разные кучки монеты, в основном медяшки. Не поднимая глаз на посетителя, она сказала:

— Радуйся, Эвдор. Что скажешь?

— Радуйся, красивая. У тебя, как всегда, глаза на затылке?

При слове "красивая" Трифена хмыкнула.

— У меня глаза везде. И уши. И нос, который сообщил мне, что в комнате запахло мужиком.

— А что, в этом заведении подобные запахи давно перевелись?

— Там, — кивок за спину, в сторону обеденного зала, — запахи бывают разные. А в эту комнату давно уже не хаживали немытые козлы. Далеко не у каждого хватит наглости.

— Я тоже рад тебя видеть, — усмехнулся пират, — уверяю, если ты мне поможешь, я и мои люди уберемся тотчас же.

— Ну что ты, разве я тебя гоню? Живи, пока есть деньги. Их ведь у тебя немного?

— Да.

Трифена повернулась к моряку.

— Я ничего не имею против тебя. Я понимаю, что ты вылез прямиком из Аидовой задницы и ищешь надежную берлогу. Для тебя "Наяда" всегда будет такой. Для тебя. Но не для всех, кого ты приводишь. Денег у них нет, но они уже выжрали три амфоры вина и пользуются девочками. В кредит. И ведут себя, как...

— Я все возмещу тебе, Трифена, — поторопился ответить Эвдор.

— Ты возместишь. Для этого пристукнешь тут кого-нибудь... Ступай-ка лучше в море. И будет у нас с тобой любовь, пару раз в год, и полное доверие друг к дружке.

Эвдор смущенно кашлянул.

— Чего покраснел, как юноша? Кстати, тебе идет такая физиономия. Клянусь Долием[21], любому сразу хочется похлопать тебя по плечу и сказать: "Ну что ты, парень, пошли-ка выпьем". И сразу же друзья, не разлей вода. А про любовь... Залазь-ка лучше на Левкою.

Моряк покраснел еще больше. Трифена подперла подбородок кулаком и пропела:

— Эвдор, Эвдор. Вот сколько лет знаю тебя, а все никак не раскушу. Знаю, что ты, не моргнув глазом, быку шею свернешь. И, что страшнее, человеку. Что ты ограбил кораблей, без счета. Что бабы тебя любят, и ты их не сторонишься. А в глаза тебе, как будто мимо рожи смотришь. Ее, небритую, совсем не замечая. Ну, чисто мальчик, невинный. Ладно. Вчера ты хотел передохнуть и осмотреться. По глазам вижу — осмотрелся. Да так, что отдыхать уже не хочешь.