Михаил Ланцов - Россия Молодая. Том 1

— Ты говори, да не заговаривайся! — Одернул совершенно ненужные крамолы на Софью при иностранцах и прочих, случайных свидетелях.

— Ты думаешь, Петр Алексеевич всех их побьет сходу? Ой ли? Я был с ним во время проказы на ткацкой мануфактуре. Те, кого сразу не убьют, все расскажут.

— О чем вы говорите? — Перебил попытку трактирщика угомонить телеграфиста Дэвид.

— О том, как в позапрошлом году, на ткацкую мануфактуру, что поставил Государь, совершили нападение да подожгли. Я тогда с ним в Немецкую слободу ходил и присутствовал при допросе бедолаги. Уверен — что Петр Алексеевич этих разбойников догонит, возьмет языка и все узнает.

— Кого возьмет? — Удивленно переспросил Росс.

— Языка, — улыбнулся Фома, — то есть, пленного для допроса.

— А что он должен узнать? Имя того, кто организовал это нападение?

— Очень на то надеюсь, — задумчиво покачал головой телеграфист. — А то ведь так и будут гадить…

Петр въезжал в опорный форт королем, несмотря на то, что уже был венчан на царство. Бандитское гнездо перебито и выжжено. Поймано два мутных «кадра», что поведали много интересного… перед смертью, дабы не смущать супостатов своих слишком опасными пленными. Ведь место стоянки их кто‑то снабжал, а значит вскорости узнают о полном разгроме.

— Государь! — Буквально в воротах его встречала делегация всех местных служащих и постояльцев во главе с трактирщиком, который оказался самым расторопным в сложившейся ситуации. — Всем фортом благодарим вас за спасение! Вечно молиться за ваше здравие будем! Если бы не вы…

— Полно! — Прервал его слова Петр Алексеевич. — Мы с дороги. Устали. Пригляди, чтобы разместили всех нормально.

— Так больше сотни… — ахнул трактирщик. — Где же я всех размещу? У меня столько и спальных мест нет.

— Это не проблема. Палатки поставим. Обеспечь водные процедуры да за лошадьми пригляди.

— Все будет исполнено, Государь! — Истово закивал головой трактирщик. — Проходите. Пожалуйста, проходите.

Пока царь и его ближнее окружение размещались на постоялом дворе, Дэвид наблюдал за пехотной ротой, что готовилась к ночевке.

Споро доставались палатки из багажных отделений фургонов–транспортеров и умело да слажено ставились. Благо, что для этого все необходимое имелось с собой, да не простое, а с толком сделанное. И опорные столбы, и металлические колья с крючками и многое другое. Так что, уже спустя четверть часа рота не только аккуратно «припарковала» свои транспортеры вдоль стены, чтобы никому не мешать, и сдала лошадей в местную конюшню для ухода, но и поставила опрятный палаточный лагерь, развернутый чуть ли не по линейке.

Дэвид стоял и в полном удивлении смотрел на все это.

— Что, друг, поражен? — Спросил с довольным видом Фома.

— Совершенно непривычно, — кивнул шотландец. — Ребенком я видел Гражданскую войну и войска как короля Карла I, так и парламента. Разные. И спешно собранные, и профессиональных наемников. Но такого еще ни разу не встречалось. Все так слажено…

— Это еще что, — усмехнулся Фома. — Сейчас капитан распределит наряды да дежурства, и рота приступит к ужину. Вон, смотри, первое отделение пошло.

— Да–а–а… уж… — со вздохом произнес Дэвид, смотря за тем, как каждый солдат достает из поясного чехла странной формы небольшой котелок с крышкой и идет к странной повозке с железной печкой и парой котлов. — Не армия, а одно сплошное удивление…

— Это вы еще не видели батальонные или полковые маневры, — со знанием дела отметил Фома. — Такого порядка да слаженности нигде больше не увидеть.

— Кстати, я перед тем, как ехать сюда, пообщался с обывателями из Немецкой слободы. Они все как один говорят, что войска Петра совершенно не похожи на те, какими командует Голицын. Отчего так?

— Так‑то дело не хитро, — усмехнулся Фома. — Петр Алексеевич все сам выдумывает, а Василий Васильевич только на иноземное равняется. А в каком виде оно до нас доходит? Правильно, перетоптанное, да с отставанием. И если во Франции тридцать–сорок лет назад все было налажено по уму и вполне на достойном уровне, то у Василия сейчас выходит вкривь да вкось и с сильным отставанием. Государь про то не раз говорил, да на примерах разбирал, дескать, подражать лучшим образцам глупо, на них нужно учиться и делать свое, да не по образцу, а внося все возможные улучшения да правки с замечаниями. И тот, кто лишь подражает, всегда отстает от того, кто сам выковывает собственное будущее.

— Оу… — удивился Дэвид. — Но ведь Петру Алексеевичу всего пятнадцать лет. Откуда он такое мог измыслить или узнать? Может его научил кто?

— Ходят слухи, что лет пять назад, его посещал сам апостол Петр — его небесный покровитель. Вон он его уму–разуму и научил. Но о том Государю не сказывайте. Не любит он этот вопрос обсуждать. Злится. Поговаривают, что сразу после того, у него долгий разговор с патриархом был. Вымучил он его невероятно. С тех пор старается пересекать такие речи.

— А что патриарх? — Заинтересованно спросил шотландец. — Неужели просто ушел и оставил все в покое? Наши бы клирики не отстали бы.

— Никто не знает, о чем они там говорили, да только с тех пор Владыко сидит тише воды и ниже травы, стараясь с Петром Алексеевичем не ругаться. Но и не помогает особенно. Хотя на дорогу денег дал, после того, как узнал, что ее от Москвы до Троицкого монастыря поведут, да не просто для богомолья, а и дело собираются там поставить — мануфактуру лесопильную под прикрытием монахов да с отчислением им небольшой доли. Оживился сразу.

— Что же там за лесопильная мануфактура, что монахи так оживились?

— Петр Алексеевич выдумал махину такую, чтобы за один проход бревно на доски разбирало. И сушильный сарай толком устроил, да не простой, а с подогревом. Так что, уже второй год пошел, как лучшие доски и брусья во всей России там делают, причем очень много. Монастырь, что первоначально кривил нос от отступления им половины единого процента, ныне доволен и не ропщет. Ведь весьма немало досок и брусков выходит. Да и сам Государь на той мануфактуре денег заработал изрядно. Поменьше, чем на тканях, но для потех его вполне хватает.

— Потех? — Удивленно переспросил Дэвид. — Отчего же так? По мне дела весьма дельные и разумные.

— Так он сам так просит. И нас именовать себя не иначе как потешными. В шутку. А пошутить он любит. Иной раз такое скажет, что стоишь и не знаешь, что делать, то ли смеяться, то ли с постной мордой нос воротить, дескать, как можно такое сказывать. Язык у него уж больно точен и остер, коли ему надобно. В самую суть бьет, промеж прикрас и условностей. Впрочем, заболтались мы. Пойдемте в дом. Скоро Петр Алексеевич приведет себя в порядок с дороги, да сам в зал спустится. Вот и познакомитесь. Негоже о человеке только по слухам мнение складывать, когда он вот, рядом стоит.