StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования

С таких дел опосля поослабла Арина совсем и присела на край кровати до барыни. Сергунька ещё стоял-баловал: мокрым хуем водил у иё по лицу и вкладывал в губы солёную золупу: «Соси!».

– Сергунька, не балу́й! – одёрнула мать. – Вона счас у меня-тка попробует!

Сергунька не понял ещё что пошти, а барыня прижала жаркую девку к себе всем телом и сказала: «Молодец, Ришка! Оторвала по полному номера! Ну теперь! У мине…»

И завозилась руками под подолом.

Сергунька очумело смотрел. Аришка понимала, о чём теперь речь и засуетилась у барыни – ночну снять. Как стянула совсем через голову, да распотрошилась на все постели вовсю, так Сергуньку-то и затрясло – мать ить голая, ноги на стороны лежит, а девка ей между ног прихорашивается на четвереньки встать.

Аринка деловито, да умело взяла пизду барыни за уши, потянула краями на свой рот – и целует в засос, в саму маковку, в саму серёдочку.

– Поглыбжей, поглыбжей забирай! – барыня задышала спохматившись.

Тут Сергунька не выдержал, больно матушка добра, бела. Подошёл, взял за грудь перекатную белую – словно жопа у Аришки, большая, горячая, мягка-податлива. Барыня – ничего. Он тогда одною рукой за сосок, что в ладони вместился как раз ширью окружности, а другою – за жопу, вот где телеса! Пока дырку от задницы под подбородком мокрым у Аришки нашёл – сам подвзмок. Сунул палец в лохматый кружок своей матушке – глузда ма!

А уж барыню ходило ходором – больно проворен у Аришки, да глубок язычок. Всю дырищу стерзала в окружности, а как стала секель облюбовывать, да миловать, так тут барыня и потекла. Не вынесла – забилась вовсю – ходарма кровать-карусель. С жару-то приссыкнула слегка, да Аришка уж не стала себе привередничать – глыкнула. Больно барыня уж горяча, всё загорячила вокруг. У Сергуньки поднялся стояк, он его было прятать в кулак, а как свидел, как матушка дала струю, так не выдержал сам и пустил малафью ей на правую грудь. Так потом Аришка-то слизывала, а все смеялись «Ну, молодец! Ну, наддал!».

А наутро – беда. Барыня дело само – жопой вверх. И Сергунька с утра – не подымешь теперь. А Аришке на речку иттить – всё бельё полоскать, что вчера ещё бырыня ей наказывала. А спинушка разогнуться не может-та. Уж вчерась была-тка хорошо, как Сергунька прижал, так забыла не то спину, руки-ноги попрападали враз! А теперь? Ну ништо. Постепенно Аришка обыклась и чем дальше, тем легше пошло. А Сергунька сказал за обед: «Больно лаком был ночью подарочек, маменька! По́том-сеном пах! Уж спасибо и вам! Я жисть в деревне люблю и вас тоже очень. Я счас, пожалуй, Настёну попробую уж тогда!».

И рукою залез под подол до Настёны подававшей на стол, а другой рукой выпростал хуй и Настёне так раз показал его синюю вздутую голову… Настёна лишь охнула от бесстыдства Серёгина, а барыня ржёт «Давай-кот, давай! Проковыряй ей гнездо! Мало иё Макарушка дрючит-та!».

Так Серёга Настёну-то тут на столе и оприходовал прямо при маменьке вновь. Рака загнул, поднял платью на голову, да ещё заставил булки держать-расставлять. У Настёны дыра-то просторная, не то у Аришки. Долго потчевал и возил сисками по столу – знала чтоб. А потом вынул хуй, да на жопу и вылил-та всё. Барыня ажнось зашлась, то при виде-то.

А в другую случилось уж раз. Не утерпемши даже до вечера приказала барыня Аринку из огорода звать до сибе, как увидела как там девка раком корячится над буряком – что пропалывает. «Ну-к, Ринка, давай-кат – лижи! Ну, лижи!». Прям под платье пустила к себе второпях – так зуделася. Потны ляжки сжимала вовсю, крепко девку тянула мордой всей под живот. Под конец разрядилась и охнула, припустив напоследок струю Ринке в рот. «Солона? То-то, радуйса!».

А потом как уже полегшало ей чуть, сочинила науку учить – как пизда образуется.

– Ринка, лезь на мине! В ссыку тыкайся. Посмотри как там что и чего. Волосья? А я у тибе погляжу пока.

Уж Аришка-то барынину пизду знает как облупленную, а наука наукой – учи. Влезла голой на мягкий живот, уклалась лицом ей в кусты и рассматривает. Барыня любит когда к ней интерес, аж знобится вся. Ей Аришка то губы помнёт, то за розочку тянет, то за волоса, а то секель вовсю залупит, да приложит язык – горячо! Барыня в жопу Аришке палец свой толстый засунула и повела, что Аришка аж приподымается. То Аришка знает уж – знак. Растопырила барыне булки-то и туда – языком. Волосья обильные чёрные пробрала своей горячей расчёскою и в дыру. Сколько может, а барыня ляжки во все стороны разом двигает – дуже нравитса. Уж Аришка ей булки на две половины совсем на разрыв и в дыре болтает кончиком языка. Барыня-то и не вынесла. Сама прильнула до Аришки пизды и влизалася. Целует взасос дутый Аришкин бутон, да жадно по иё розову клювику языком нашершавливаит. Аришка руку под перину – барыне самотык уже чувствуется нужен. Осторожно наставила и давай потихоху охаживать в две руки. Барыня ну кряхтеть, да попёрдывать – больно здоров самотык Фома ей, умелец народный, сробыв. А Аришка тикёт ей по губам – сладок девкин сок. И как барыня уж намастрячилась лужу сделать чтоб под собой, так Аришка сама и не выдержала. Так уж барыня приласкала и не отпускала со рта, что напрудила в рот прямо барыне. «Мерзавка!», барыня ей строго потом, а сама по жопе Аришку похлопывает и в подмыху целут, ужасть девка как лакома.

Так и жили-та. Барыня, она была выдумщица. Как любила Аришкою тешится, так любила и с ей пошутить. То пошлёт купаться иё на речку одну, мыла даст, мочало, полотеницу – чтобы чиста пришла, а не вонь-пот саломою! А сама пошлёт Ванюшку, пастушонка-та, до деревни, до мужиков и тот сообщит кому нескольким. Мужики до белого добра народ ласковый, вмиг придут! Налюбуются вдоволь, как девка купается – пизду трёт, мылом мылится, волоса себе чешет потом, а сиськи тугие, да вострые, торчат в разны стороны, да подёргиваются словно дразнят или наманивают. Тут у мужиков-то слюна и побежит. Мужики выйдут, распоясаются, Аринку за жопу за белую и в лес – ебсти иё чистую. Больше, конечно, пизду натрудят, но если кто баловник, так и целовать заставит в красный груздь. А Ванюшка ещё пастушок и при всех-то Аринку и мнёт и грудь ей трогает, а как все разойдутся, так вставит и он напослед. У него хочь поменьше-то, чем у мужиков – хуй-писка детская, да зато приноровился подлец в жопу Ришке совать, в тугую круглую дырочку. И там ей колошит, пока струк его не опростается. Кто его тому и научил, разве что мужики, когда самого в другой ряд с Аришкой бывало что пользовали. И Аришка усталой умоется уж, приоденется и домой пробирается никакая совсем – вся наёбана. А барыня вечером потом всё смеётся, да улыбается, да у Аришки через не хочу всё срамные подробности спрашивает.