Андрей Валентинов - Ангел Спартака

— Может быть, ты слышишь меня, сестричка... Бабушка говорила, что мертвые после смерти слышат, пока их не похоронят. А мы с мамой не сможем даже похоронить тебя как положено. Хорошо еще, управляющий разрешил закопать тебя на кладбище, где бродяг из милости погребают. Извини, сестричка, что не плачу, я не могу уже плакать, может, над мамой поплачу, ей совсем мало осталось. Но пусть! Скажи папе, и бабушке скажи, и деду: я все помню. Все сделаю! Пусть не все, пусть я всего лишь убью хозяина, и меня повесят на кресте, как папу. Но это лучше, чем как ты... Извини, извини, зря это я сказала. Вот видишь, теперь я плачу!..

Не отпускаешь, Сон? Не отпускай! Ты — не милосерднее Смерти, не милосерднее Рима! Тот тоже не отпускает нас, нашу землю, нашу Италию. Вы все сильны, но у силы грань, за которой — слабость. Кружи, Сон, дыши в лицо! Вы — не всесильны! Найдется тот, кто страшнее тебя. Найдется тот, кто сильнее Рима! Волку выть на Капитолии!

— Тебе понадобится помощник, Учитель. И не один. И помощница Тебе пригодится. Без людей Ты не сможешь...

Неладное я заметила на улице — прямо посреди Дороги Сципиона, что через всю Капую идет. Мудрено было заметить, но парень, что за мной увязался, промашку дал. Хоть и небольшую, а промашку.

А все из-за хозяйки, из-за сиятельной! К утру успела я ее разлюбить, мою Фабию Фистулу. Так разлюбить, будто и вправду меня этой римлянке продали.

Все ничего начиналась. Проснулась на заре, по привычке, сбежала вниз — да на гостинщика и наткнулась. К месту пришлось: напомнила ему для верности, что хозяйка моя — матрона с привычками и страх как беспокойства не любит. Оттого и в Капую пожаловала, подальше от римского шума. До полудня отдыхать привыкла, завтрак только из моих рук берет, а иные трапезы обычно в городе вкушает, в гостях...

...Про то, что комната запирается, да не простым замком, а хитрым, сирийским, с двумя ключами, я сразу озаботилась. Нечего госпожу тревожить!

Выслушал меня Слон этот Красный, кивнул понимающе, да и поинтересовался, куда розги доставить: в комнату или на двор задний, под навес, где столб для порки вкопан. А если плеть требуется, то и таковая имеется.

Выскочила я на улицу, словно меня и вправду у столба выпороли всей гостинице на потеху. А чего я ждала? Рабыня — даже у Фабии Фистулы рабыня. «Говорящее орудие», не человек.

Плохо! Я же в это утро я хозяйке своей, мирно почивавшей, столько добра сделать хотела!

Вчера мы с поэтом моим да с Аяксом одноглазым ее, Фабию, не до конца сотворили. Вроде как в луковице — лишь кожуру внешнюю. Носилки, скороходы, палла еще, покрывало...

...Морока! И красивое должно быть, и непрозрачное. И не очень яркое, потому как вдова, не положено. Но — молодая, нравиться еще желает. Нашла! Дорогое покрывало, зато как по заказу.

Из обуви только сандалии на ремешках с заклепками прикупила. Успеется остальное.

Остальным в это утро я и решила заняться. Сама пошла, без Аякса. День ясный, да и положение мое вроде бы определилось. Пособить же одноглазый мне на этот раз не мог. Ну никак! Сандалии — не задача, в первой же лавке, на Острове, купила (две пары да еще полусапожки) и до вечера там оставила. А вот лицо... Хорошо бы по совету Гая готовое купить, знать бы только где!

О лице сиятельном размышляя, я парня этого и подметила.

Лавка на Дороге Сципиона. Из самых лучших, с двумя пиниями у входа (по-римски — дворцу впору) и с вывеской пристойной. На улицу выходит, но прилавок широкий, далеко вперед вынесенный для пущего удобства. А на прилавке — лица те самые, правда, в разобранном еще виде.

Каким быть лицу хозяйскому? Тоже задача, и немалая. Нагляделась я на матрон римских, но издалека. В господском доме, как хозяйка наша хозяину развод по всем правилам дала, только девицы из тех, что пошустрей, бывали. Девица и матрона сходство, конечно, имеют...

Оно и плохо. Не должна моя Фабия на служанку свою верную походить! Сандалии я на самой широкой подошве подыскала, прическу повыше сделаю, пояс пошире. Но лицо, лицо!

Стою у прилавка, глазами по баночкам да шкатулочкам бегаю — и замечаю, что парень в плаще, молодой да уже бородатый, тоже всю эту красоту изучает. Любопытный — у соседней лавки, где я чуть задержалась, он тоже интерес свой проявил. Тогда я по плащу его взглядом скользнула...

С плащом он и ошибся. Сердце Капуи, форум рядом, лавка со всеми радостями женскими — и сельский увалень, то ли из пастухов, то ли виноградарей. За стенами городскими такие плащи круглый год носят, летом даже, но чтобы тут!

В книжках греческих, где про любовь несчастную, о бедняжке какой-нибудь пишут: «Похолодела». Я не похолодела, камнем взялась. Миф есть, греческий тоже — боги провинившегося в камень обратили, а нутро живое оставили. Стоит бедняга статуей мраморной, из глаз слезы сочатся... возможно, конечно. Лохматого могло по своей надобности в Капую занести, а он время решил убить, мимо лавок пройти, на редкие штучки полюбоваться. Или красотка его в лавке служит, вот-вот выглянет подмигнуть. Все быть могло! Но я, понятно, о другом помыслила, о чем беглой рабыне думать и полагается.

И что делать? Бежать? В лавку зайти да вторую дверь поискать, которая на соседнюю улицу ведет? Кинжал я, понятно, не взяла, а заколкой на улице не повоюешь, случай не тот.

Стою, смотрю. И он стоит — смотрит. Не на меня, на прилавок, только не легче от того. И решила я не спешить. В случае крайнем, последнем заорать попытаюсь, на помощь позвать. Парень — не стражник, не при мече-панцире, так что добрые капуанцы ему и бока наломать могут. Чтоб к приличной девушке не приставал, лохматый! А когда решила, вновь о лице моей хозяйки, сиятельной Фабии Фистуле, задумалась. Лавочник, смекнув, уже выскочил, помощь предложил, горшочки-гребешочки расхваливать стал, но я только рукой махнула. Не суетись, мол. Сама знаю!

А чего я знаю? Вот мудрец один, лысый наверняка, сказанул, что мужчины и женщины — разные создания. Близко, но не одно и то же, вроде как волк и собака. Щенков давать могут, а все же не одного рода. Потому и нравом не сходны, и внешностью, и всем прочим, причем женщины от природы дикие и ума-разума лишенные.

Бред, но не совсем бред.

Мужчина каким должен быть? Какие роду нашему женскому нравятся? Одним (мне, скажем) мытые с песочком причесанные и гладко бритые. Чтобы зубы порошком фрициумом чищены были и подмышки старым козлом не благоухали. Для иных (и таких знаю) мужчина обязан быть бородат, волосат и вонюч.

...Как парень этот! Стоит? Стоит, рядышком уже!

Мужчина самим собой быть обязан, вот оно! А если его белилами намазать да румянами натереть, кому такой полюбится? Полюбится, конечно, но только не женщине.