Стивен Кинг - 11.22.63

— Когда я был еще совсем маленьким, я считал, что та Рождественская песня обо мне. Так оно ко мне и пристало.

Я не переспрашивал, но смысл его объяснения дошел до меня уже на полдороги к машине, и я захохотал.

Тихий Мич, Святой Мич.

Иногда мир, в котором мы живем, на самом деле, бывает местом, где случаются странные чудеса.

Вернувшись в Соединенные Штаты, Ли с Мариной жили во многих дешевых арендованных квартирах, включая ту, в Новом Орлеане, которую я уже успел посетить, но, основываясь на заметках Эла, я думал, что мне следует сконцентрироваться только на двух из них. Одна находилась под номером 214 на Западной Нили-стрит в Далласе. Друга была в Форт-Уорте, и именно туда я отправился после моего визита к Тихому Мичу.

У меня была карта города, но все равно пришлось трижды спрашивать дорогу у людей. Последней была пожилая черная женщина, продавец в лавке «Мама & Папа»[409], которая и показала мне правильное направление. Увидев наконец-то, что искал, я не удивился, что это место было так тяжело найти. Эта супержопа Мерседес-стрит была немощеной, сбитой до бетонной твердости дорогой, вдоль которой тянулись облупленные дома, разве что чуточку лучшие, чем лачуги фермерских наемников. Улица выливалась в большую, почти полностью пустую автостоянку, где сквозь потресканный асфальт проросли сорняки. За этим паркингом торчала задняя стена складского здания. На ее шлакоблочной поверхности большими, футов в десять высотой, белыми буквами было написано: СОБСТВЕННОСТЬ МОНТГОМЕРИ УОРД[410]. НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ и ПОД КОНТРОЛЕМ ПОЛИЦИИ.

С направления Одесса-Мидленд[411] тянуло запахом крекингового бензина, а где-то совсем рядом в воздухе воняло неочищенными сточными водами. Через приоткрытые окна лились звуки рок-н-ролла. Я успел услышать «Доуэллс», Джонни Бернета, Чаби Чекера[412]… и это только на протяжении первых сорока ярдов, или около того. Женщины развешивали стирку на ржавых вертушках. Все в рабочих халатах, приобретенных, вероятно, в «Зейре» или в «Маммот-марте»[413], и почти все на вид беременные. На потресканной глиняной тропе грязный маленький мальчик вместе с не менее грязной девочкой стояли и смотрели на мою машину. Они держались за руки и были очень похожими, чтобы не узнать в них близнецов. Голый, если не считать единственного носка, мальчик держал в свободной руке игрушечный пистонный пистолет. У девочки из-под майки «Клуб Микки Мауса» свисал подгузник. Она сжимала в руках пластиковую куклу, такую же грязную, как и ее хозяйка. Двое голых по пояс мужчин, оставаясь каждый на своем дворе, перебрасывались футбольным мячом, у обоих в уголке губ свисало по папиросе. За ними петух и две худющие курицы рылись в пыли рядом с костлявым псом, который то ли спал, то ли просто лежал мертвый.

Я остановился перед домом № 2703, в который Ли привезет жену и дочь, когда уже не сможет выдерживать душевно-убийственной материнской любви Маргариты Освальд. Две бетонные колеи вели к лысому куску закапанной машинным маслом земли, где, если бы это было в более престижном районе города, должен был бы стоять гараж. На заброшенном, поросшем сорняками участке, который должен был бы считаться тут за лужайку, валялись брошенные дешевые пластмассовые игрушки. Там же, девочка в заношенных розовых шортах без устали била в деревянную обшивку дома европейским футбольным мячом. После каждого удара мяча об стену она выкрикивала: «Чамба!»

Женщина в больших синих бигуди на голове и сигаретой во рту высунула голову из окна и закричала:

— Бей-бей, Розетта, а я вот выйду да и набью тебе сраку! — и тут она заметила меня. — Шо вам над’а? Если это какой-нибудь счет, ничем не мо' помочь. Всем этим занимается мой муж. Сео'оня он получил работу.

— Речь не идет о каком-либо счете, — ответил я. Розетта с ненавистной миной ударила мячом в мою сторону, но лицо ее скривилось в вынужденной улыбке, когда я принял мяч шведой и аккуратно отбил ей назад. — Я хотел бы на секундочку переговорить с вами.

— Вам над’а подождать тогда. Я еще не в поряа'ке.

Ее голова исчезла. Я ждал. На этот раз от удара Розетты мяч полетел по высокой, широкой дуге («Чамба!»), но раньше, чем он ударился в стену дома, я принял его на ладонь.

— Не моо’но лапать руками, ты, старый, похабный сучара, — взвыла она. — Это пенальти.

— Розетта, а я тебе говорила о твоем чертовом рте? — появилась на крыльце мать уже с прикрытыми полупрозрачным желтым шарфом бигуди. Теперь они были похожи на коконы насекомых какого-то такого типа, который, вылупившись, вероятно окажется ядовитым.

— Старый, похабный, ёбаный сучара! — заверещала Розетта и драпанула прочь вдоль Мерседес-стрит в направлении «Обезьяньего Уорда», толкая впереди себя мяч и маниакально хохоча.

— Че’о вам наад’о? — матери было от двадцати двух до пятидесяти. Во рту не хватало нескольких зубов, а под глазом отцветал синяк.

— Хочу задать вам несколько вопросов, — сказал я.

— Что вам за деела до моих деел?

Я извлек кошелек и показал ей пятидолларовую банкноту:

— Не спрашивайте у меня ничего, и я не буду вам врать.

— А вы не отсуу’а бу’ете. Акцент как у янки.

— Вы желаете получить эти деньги, миссис?

— Зависит от того, что будете спрашивать. Я не собираюсь вам говорить размер своего лифона.

— Для начала я хотел бы узнать, сколько вы здесь уже живете?

— В этом доме? Шесть недель, я думаю. Гарри думал, что сможет на что-нибудь сгодиться в «Обезьяньем Уорде», но они сейча’ не нанимают. Тогда он обратился в «Трудовые ресурсы»[414]. Знаете, что это такое?

— Поденная работа?

— Да, и еще работает он сеча’ со стаей негров, — только у нее это прозвучало: «нигеров». — За каких-то девять долларов в день работает со стаей проклятых нигеров путейцем. Говорит, что будто вновь оказался в Западнотехасской исправительной…

— Какую вы платите арендную плату?

— Пяде’сят в месяц.

— Меблированная?

— Полу. Ну, мо’но так сказать. Есть сраная кровать и засранная газовая печка, которая нас почти наверняка убьет. Всере'ину я вас не прошу, не обижайтесь. Я же вас не знаю со времен проклятого Адама.

— Квартира сдавалась с лампами и всяким таким?

— Да вы взбесились, мистер.

— А все же, да?

— Да, пара есть. Одна работает, вторая нет. Я бы здесь ни за что, к черту, не оста’ась, если бы была такая возможность. Он говорит, что ему совсем не хочется вновь жить с моей ма в Мозелле[415], но «сплошная писька говорила киска». Я здесь не останусь. Вы чувствуете смрад?