Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]
Из мешков посыпались книги, журналы, газеты — все на русском языке, и ни одного письма. Переводчик с жадностью набросился на книги и журналы. Постепенно его лицо вытягивалось.
— А где документы, письма?
— Здесь все. У нас больше ничего нет!
Сярэ невольно улыбнулся. Он вспомнил, что за несколько минут до того, как в каюту явились непрошеные гости, Крилл и Грейбус с какими-то пакетами спускались куда-то в машинное отделение парохода.
Разочарованные налетчики снова запихали в мешки бесполезные для них газеты и книги. Курьеры стояли скованные перед наведенными на них дулами винтовок.
Ни одного документа не было найдено в дипломатической почте. Для Чжан Цзунчана это был провал всей затеянной операции. Необходимо было найти хоть что-то компрометирующее, чтобы оправдать пиратский налет, а главное, выслужиться перед начальством.
Обыск шел по всему пароходу. Искали даже в угольных бункерах, в водяных цистернах, в помещении команды. Разворошили все личные вещи. Красный уголок был разгромлен. Портреты Ленина и Сунь Ятсена порваны. Перетряхнули багаж и личные вещи матросов.
— Швартуйтесь к причалу на стороне Пукоу! — приказал офицер Гроссбергу.
Не успело судно пришвартоваться, как на него вошла новая группа военных. Одетого в штатское пожилого китайца в золотых очках назвали — «главный советник генерала господин Сунг».
Начался новый обыск.
— Где секретные бумаги? — в десятый раз спрашивал переводчик.
— Все здесь, больше у нас ничего нет, — спокойно отвечали Крилл и Грейбус.
И новый обыск ничего не дал.
— Составим акт о результатах обыска, — предложил капитан парохода, — так полагается.
— Зачем? Не нужно, — сквозь зубы процедил руководитель налета.
— Как не нужно? Ведь есть же правила…
Но китайский офицер отказался составить акт. Также отказались выдать расписку в том, что они изъяли у дипкурьеров.
Уже начало смеркаться, когда на палубе появилась третья группа военных. По всему было видно, что это уже другие птицы. Одетые в китайскую военную форму, они свободно разговаривали по-русски.
К Бородиной подошел один из этой группы и коротко бросил:
— Я Меркулов.
Это был тот самый Меркулов, авантюрист и мародер, который вместе со своим братом бесчинствовал во Владивостоке в период японской интервенции. После освобождения города Красной Армией братья, захватив награбленное, бежали в Японию.
Было известно, что Меркулов состоит в отряде Нечаева, одного из главарей русских белогвардейцев, который попеременно служил у Чжан Цзолина, У Пэйфу, а теперь — у Чжан Цзунчана. Как выяснилось позднее, именно Нечаев разработал и осуществил план захвата советского парохода. А теперь его сообщник Меркулов был послан добыть хоть какие-нибудь «доказательства», оправдывавшие этот пиратский налет. После того как и этот обыск ничего не дал, было решено: найти улики во что бы то ни стало! Не может быть, чтобы у дипкурьеров не было каких-либо секретных писем, инструкций или, на худой конец, революционных прокламаций, конечно на китайском языке.
— Если улик нет, их надо сделать, — приказали главарю белогвардейцев-налетчиков.
После этого бандиты вновь явились на советский корабль.
Обыск был долгим. Наконец один из белогвардейцев подбежал к Меркулову: в руках он держал какие-то листки с китайскими иероглифами.
— Нашел, ваше превосходительство, вот прокламации! Они были в почте!
— Наконец-то, — обрадовался Меркулов, схватил листовку и бросился к Сунгу.
Снова начали допрашивать дипкурьеров. Те недоуменно пожимали плечами.
— Провокаторы… — сказал Грейбус. — Так ведь делала только царская охранка, и то умнее.
Теперь было понятно, почему китайские офицеры отказались подписать акт о результатах обыска.
Работа с подброшенными листовками была сделана топорно, грубо. Всем был ясен этот дешевый прием. Даже китайские матросы как-то смутились. Вскоре Бородиной и дипкурьерам было объявлено: они будут отправлены в город Цзинань.
Их доставили на вокзал. Посадили в вагон. Дипкурьеры оставались закованными в наручники, а Крилл связан веревкой. И началось хождение советских людей по мукам. Арестованных держали в маленьком домике на окраине города под сильной охраной, изолированными от всего мира.
Дни в заточении тянулись медленно. Дипкурьеры ежедневно вызывали начальство, будь то караульный начальник, комендант или кто-то из начальства повыше, и требовали немедленного освобождения или предъявления обвинения. Бандиты отмалчивались.
Наконец, Крилл предложил объявить голодовку. Это будет известно в Москве и в Пекине! Ведь в Цзинани много рабочих, наших верных друзей, от которых чжанцзунчановские жандармы скрыть голодовку не смогут.
Предложение было сразу же одобрено, и наутро, когда стража принесла скудный завтрак, дипкурьеры решительно отказались его принять.
Явился комендант, толстый, с хитрыми острыми глазами, и на ломаном английском языке спросил: чем недовольны заключенные? Крилл заявил, что держат их в тюрьме беззаконно, поэтому они требуют немедленного освобождения, а до тех пор объявляют голодовку. Китаец побежал доносить начальству.
Четыре дня не притрагивались наши товарищи к еде. Уже к вечеру первого дня в городе стало известно о голодовке советских заключенных. Было немедленно сообщено в Пекин и Ухань. Китайские власти взволновались: узнают за границей, будут неприятности, тем более что налет, по существу, ничего не дал.
На пятый день явился доктор Сунг и попросил прекратить голодовку, так как все будут освобождены в скором времени. Сунг говорил как будто искренне…
Советское правительство разоблачало перед всей мировой общественностью произвол китайских милитаристов и требовало его прекращения. С китайской стороны следовали все новые и новые лживые обещания о скором освобождении заключенных.
Было очевидно: китайская военщина пыталась выиграть время.
Англия, США и Япония усиленно готовились к новой интервенции против Советской России. Одна за другой следовали провокации, направленные против молодой республики Советов. Нападение на дипкурьеров, нападения на наши заграничные органы, убийства послов, организация заговоров внутри страны — все было направлено на обострение международной обстановки. Как указывалось в воззвании ЦК КП Великобритании, «фактическое положение таково, что под давлением зловещих сил… готовится новая война и интервенция в СССР»[41].
Когда наши товарищи находились в заточении, Чжан Цзолин с прямого благословения и по указке английских, американских и японских поджигателей войны организовал еще большую провокацию, напав на советское полпредство в Пекине.
Советское правительство заявило, что в такой обстановке оно не может далее поддерживать нормальные отношения с китайскими властями, не желает терпеть подобных бандитских действий и впредь до освобождения задержанных советских граждан, наказания виновных и возмещения убытков отзывает из Пекина своего поверенного в делах со всем персоналом полпредства.
В ноте Советского правительства от 9 апреля 1927 года указывалось:
«Советское Правительство, обладающее достаточными техническими ресурсами, чтобы прибегнуть к репрессивным мерам воздействия, заявляет тем не менее, что оно решительно отказывается от таких мер. Советское Правительство отдает себе ясный отчет в том, что безответственные круги иностранных империалистов провоцируют СССР на войну. Советское Правительство отдает себе полный отчет и в том, что Пекинский Кабинет сделался орудием игры, разыгрываемой иностранными империалистическими кругами. Но Советское Правительство исходило, исходит и будет исходить в своей политике из интересов трудящихся масс всего мира, в том числе и из интересов масс китайского народа и рабочего класса всех стран»[42].
О нападении на советское полпредство дипкурьеры узнали спустя много дней, после того, как их самих 4 мая 1927 года доставили в пекинскую тюрьму под новым лживым предлогом, что здесь-де будет оформлено их освобождение.
Начались новые допросы. Одно предъявленное обвинение было глупее другого.
Не было найдено ни одного доказательства хоть какой-нибудь вины арестованных. Тем не менее вскоре был организован суд. Дипкурьеры держались стойко и мужественно. Все трое не только отвергли вздорные обвинения, объявив, что не совершали ничего противозаконного, но подчеркивали, что арест и предание их суду не имеют прецедента в истории международных отношений.
— Суд над дипкурьерами, привлечение их к суду — небывалый случай, — заявил Иван Крилл.
Пункт за пунктом отвергали они обвинение, требуя вызова свидетелей и настаивая на немедленном освобождении. Грейбус заявил, что, отказывая в вызове свидетелей, суд демонстрирует свою несостоятельность. Защитник дипкурьеров в конце своей речи подчеркнул, что, принимая решение, суд берет на себя огромную международную ответственность, так как устанавливаемый им прецедент неизбежно будет иметь крайне негативные последствия.