«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин

Рылеев

Слышу, что суждение о «Думах» тобою уже написано и что ты ими не совсем доволен, особенно предисловием. В таком случае с богом: печатай и ради бога ничего не переменяй, если не хочешь оскорбить меня[431].

[Вверху письма написано рукой Булгарина: ] Письмо сие расцеловано и орошено слезами. Возвращаю назад, ибо подлый мир недостоин быть свидетелем таких чувств и мог бы перетолковать – а я понимаю истинно – Булгарин.

[Ответ на том же Рылеева: ] Напрасно отослал письмо: я никогда не раскаиваюсь в чувствах, а мнением подлого мира всегда пренебрегал. Письмо твое и должно остаться у тебя.

Рылеев

Прежде, нежели увидишь меня, поговори с Александром Бестужевым: он, может быть, сегодня будет у тебя.

Литературные взаимоотношения Ф. В. Булгарина и А. С. Пушкина берут начало в 1823 г., когда Булгарин в «Литературных листках» (№ 2) напечатал стихотворение, присланное Пушкиным из Кишинева, в следующем году (№ 4) он опубликовал отрывок из пушкинского письма А. А. Бестужеву, где речь шла о «Бахчисарайском фонтане», и отрывок из «новой поэмы “Онегин”» с комментарием, носившим характер рекламы еще не опубликованного пушкинского романа. Пушкин не мог не ценить этой стороны их отношений и при необходимости обращался к Булгарину, например, через него, не зная адреса друзей, пересылал некоторые письма. При выходе первого сборника стихотворений Пушкина «Северная пчела» поместила описание содержания издания (1826. № 3). Характер этих взаимоотношений сохранялся и после их личного знакомства, состоявшегося осенью 1827 г. Булгарин посвятил Пушкину историческую повесть «Эстерка» [432] , его отклики на сочинения поэта в этот период неизменно носили панегирический характер.

Перелом в отношениях в 1829 г. был вызван значительным успехом булгаринского «Ивана Выжигина» (вышел в марте 1829 г.) и ставшим известным пушкинскому кругу сотрудничеством Булгарина с III отделением. В 1830 г. литераторы этого круга начали открытую войну с Булгариным: в ход шли эпиграммы, критические отзывы о его произведениях. Отношения перешли в стадию ожесточенной полемики после того, как, прочитав «Димитрия Самозванца», Пушкин обвинил Булгарина в плагиате. Булгарин ответил на помещенную в «Литературной газете» резкую рецензию Дельвига на «Димитрия Самозванца», приняв ее за статью Пушкина, памфлетом «Анекдот (из английских газет)» и нравоописательным фельетоном «Светская известность» (Северная пчела. 1830. № 30), содержащими «личности» в адрес Пушкина, а также глумливой рецензией на VII главу «Евгения Онегина» (1830. № 35, 39). Ответом Пушкина стало письмо-предупреждение А. Х. Бенкендорфу [433] и памфлет «[О записках Видока]» (Литературная газета. 1830. № 20). В статье Пушкина содержались выпады личного характера в адрес Булгарина, в частности затрагивавшие репутацию его жены; чтобы статья была понятна более широкому кругу, Пушкин распространил в обществе эпиграмму «Не то беда, что ты поляк…», заканчивающуюся словами «Беда, что ты Видок Фиглярин». Памфлетный ответ Булгарина содержался в его «Втором письме из Карлова на Каменный остров» (Северная пчела. 1830. № 94) и в повести «Предок и потомки» [434] . Пушкин ответил ему распространявшимся в рукописи стихотворением «Моя родословная». Дальнейшие полемические шаги Пушкина – памфлеты, опубликованные в «Телескопе» (1831. № 13, 15) под псевдонимом Феофилакт Косичкин, Булгарин оставил без ответа, поскольку в развернувшейся полемике поддержка властей была не на его стороне.

Последний этап взаимоотношений Булгарина и Пушкина лишен полемической остроты. В феврале 1833 г. появилась булгаринская статья «Письма о русской литературе. О характере и достоинстве поэзии А. С. Пушкина» [435] – наиболее полный опыт критического осмысления пушкинского творчества, принадлежащий Булгарину. Не подвергая сомнению огромное значение Пушкина для отечественной литературы, Булгарин высказал мысль об относительности его вклада в мировую литературу. Этой точки зрения он придерживался и после смерти Пушкина, высоко оценивая его творчество.

Булгарин утверждал в 1841 г., что у него «есть до полусотни писем Пушкина» к нему (Северная пчела. 1841. № 168), но до нас дошли лишь два из них, так как булгаринский архив не сохранился [436].

С искренней благодарностью получил я 1-й № «Сев[ерного] арх[ива]», полагая, что тем обязан самому почтенному издателю, с тем же чувством видел я снисходительный ваш отзыв о татарской моей поэме[437]. Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы. Вы очень меня обяжете, если поместите в своих листках здесь прилагаемые две пьесы. Они были с ошибками напечатаны в «Полярной звезде», отчего в них и нет никакого смысла[438]. Это в людях беда не большая, но стихи не люди. Свидетельствую вам искреннее почтение.

Пушкин.

Одесса. 1 февраля 1824.

Милостивый государь Александр Сергеевич!

Писал я к вам на обертке[439] «Талии», а наконец решился написать на особой бумажке, и начинаю благодарностью за присылку стихов на зубок «Пчеле»[440]. – А где зубы у «Пчелы»? спросите – у Хвостова, который сотворил голубей с зубами[441]: одно другого стоит. – На нас ополчились в Москве, что мы ничего не сказали об «Онегине»[442]. Бог видит душу мою, знает, как я ценю ваш талант – вы сами могли судить, сказал ли я что-либо, где-либо предосудительное или двусмысленное о вас, но если б вы знали все обстоятельства бедных журналистов, то бы пожалели, что они иногда должны промолчать. Не верьте, что вам будут писать враги мои, хотя близкие к вашему сердцу, верьте образцам чести – Бестужеву и Рылееву – они знают, как я вас ценю – а Жуковского всегда буду почитать как человека, а поэтом плохим – подражателем Сутея[443]. Вяземского добрым, умным, благородным – не поэтом. – А вас – поэтом.

Прощайте, некогда, Слёнин торопит, пишу в его лавке… —

Ваш искренний почитатель

Ф. Булгарин.

25. Апреля 1825.

NB. Уведомьте – регулярно ли получаете три наши журнала[444].

Напрасно думали Вы, любезнейший Фаддей Венедиктович, чтоб я мог забыть свое обещание – Дельвиг и я непременно явимся к Вам с повинным желудком сегодня в 3½ часа. Голова и сердце мое давно Ваши. А. Пушкин[445].

[Ноябрь (до 18) 1827 г. Петербург]

Милостивый государь Александр Сергеевич!

С величайшим удивлением услышал я от Олина, будто вы говорите, что я ограбил вашу трагедию «Борис Годунов», переложил ваши стихи в прозу и взял из вашей трагедии сцены для моего романа[446]! Александр Сергеевич! Поберегите свою славу! Можно ли взводить на меня такие небылицы? Я не читал вашей трагедии[447], кроме отрывков печатных, а слыхал только о