Самые громкие мистификации от Рамзеса до Трампа - Келер Петер

Видимо, наступили «постфактические» времена, когда реальность и фантазии перемешиваются, факты проигрывают воображению, а фальшивые новости преобразуются в правду. Едва ли причина тому президентство Дональда Трампа; это было бы слишком просто — обвинить президента в ребячестве, нарциссизме и невротизме. Столь же недальновиден был бы вывод о том, что и американское общество, посчитавшее Трампа достойным представителем своих интересов, инфантильно, нарциссично и невротично. Следует принимать в расчет причины, скрытые глубже, а также учитывать социальное, экономическое и культурное развитие: к примеру, обнищавший белый низший класс и опасающийся за свое благосостояние и безопасность средний класс. В подобной обстановке многие не чувствуют себя хозяевами собственной судьбы, им кажется, будто она в чужих руках, и тогда их рупором становятся либеральные СМИ. В результате представители этих слоев, пострадавшие от глобализации, превозносят славное прошлое. Тогда у них имелся надежный источник дохода и они могли с оптимизмом смотреть в будущее — то были времена, когда мироощущение совпадало с объективной реальностью. Однако реальность изменилась: теперь она состоит из Fake News.

Белый национал-консерватор Дональд Трамп сулит политическое и экономическое избавление. Трамп — живое воплощение всепоглощающей жажды наживы; бизнесмен, чьим успехам все завидуют; бизнесмен, являющийся идеалом для общества, где в еще большем одиночестве, чем когда бы то ни было, каждый сам кует и свою беду, и свое счастье. И хотя в качестве политика Трамп делает для широких масс столь же мало, сколь и в роли капиталиста для их кошельков (но не для собственного кармана), он, как мастер иллюзий, создает еще одно произведение фейк-искусства: внушает населению, будто и беднякам кое-что перепадет, если отсыпать богачам побольше.

Возможно, определенную роль играет и религия — великое искусство иллюзии, а заодно кино и телевидение, воздействующие на массовую культуру сильнее, чем в других западных странах. Сама по себе религия обретается в высших сферах, вне пределов эмпирической реальности, к тому же вера может подменять собой знание. Телевидение транслирует свою реальность, не идентичную объективной действительности. А кино позволяет людям глубоко погружаться в вымышленные миры, влияющие на критическое восприятие зрителей, тем более что граница между документальным и игровым кинематографом в последние годы оказалась размыта.

Но ведь «It's the economy, stupid!» («Это экономика, тупица!»). Во многом именно экономика задает общий темп, тон развитию общества. Трамп воплощает собой капиталистическую экономику, не имеющую ни малейшего отношения к реальности, если не считать денег. Ценятся выгода, дивиденды, успех, а вот что правда, что ложь — никому не интересно.

Создав портрет несчастной королевы Марии Антуанетты, Стефан Цвейг нашел подходящую иллюстрацию для трюизма «правда и политика редко уживаются под одной крышей». Он выставил бы себя глупцом, поверив, что «наверху» всегда играют по правилам, если приходится отстаивать собственные интересы, если на кону деньги и влияние, если необходимо занять важный пост, обрести и сохранить власть. Политики не отличаются от простых смертных. В известном смысле они тоже представители народа. Но только они — лица не совсем частные, а вынужденные отстаивать интересы широкой общественности — что бы ни подразумевалось под общим благом.

Вопрос в том, можно ли лгать на службе у этого зловещего общего блага. 15 сентября 2008 года, когда мировой финансовый кризис достиг первого пика, после того как лопнул американский инвестиционный банк Lehman Brothers, канцлер Ангела Меркель и министр финансов Пеер Штайнбрюк вышли к прессе и от имени федерального правительства клятвенно заверили инвесторов, что «их вклады в безопасности».

Ложь во спасение: если бы дошло до крайности, с учетом бюджета в 4 триллиона евро, выплат по гарантиям не было бы. Меркель и Штайнбрюк своими обещаниями хотели удержать клиентов банка от закрытия вкладов, а как раз это и происходило: уже возник дефицит купюр номиналом 500 и 200 евро. Банки могли обанкротиться, а межбанковский рынок — зайти в тупик. Рынок необходимо было стабилизировать, чтобы финансовые учреждения могли и дальше осуществлять между собой платежные операции, а потенциальное разорение немецкого Hypo Real Estate, спекулировавшего на рынке недвижимости США, удалось предотвратить. (Годом позднее, после вливания 130 миллиардов евро из государственного бюджета на выплату материальной помощи и гарантий, HRE все равно вынужденно национализировали.)

Меркель и Штайнбрюк сочли эти причины достаточными, чтобы обмануть общественность: они хотели предотвратить крах финансовой системы, который мог столкнуть мировую экономику в пропасть. И уж точно они хотели выиграть время. В самом ли деле они действовали в интересах общества? Или же мир стал бы лучше, если бы пришлось коренным образом перестраивать всемирную финансовую и экономическую системы? Но и Меркель, и Штайнбрюк были избраны не для того, чтобы выдумывать альтернативы, от них требовалось сохранение статуса кво и правление под девизом «как и прежде».

«Никто и никогда не сомневался в том, что правда и политика сочетаются плохо, никто и никогда не относил честность к разряду политических добродетелей. По всей видимости, ложь — часть ремесла не только демагогов, но и политиков, и даже государственных деятелей», — утверждает в своем эссе Wahrheit und Politik («Правда и политика») (1964) Ханна Арендт. Это не значит, что политики лгут постоянно, просто одни делают это чаще других.

Анализ выступлений политиков на четырех дебатах, проведенный Кёльнской школой журналистики в середине 2016 года, показал, что Фрауке Петри, тогда председатель партии АдГ («Альтернатива для Германии»), относится к правде пренебрежительнее всех: добрая четверть, а именно 26,3 % ее высказываний оказались ложными — неловкая ситуация для уполномоченного представителя партии, чьи члены и сторонники поносят СМИ как «лживую прессу». В словах Катрин Гёринг-Эккардт (зеленые) и Кати Киппинг (левые) доля обманов составила 15,9 %, у Томаса Оппермана (СДПГ) — 9 %, в то время как заявления Армина Лашета (ХДС) содержали неточности только в 6,5 % случаев.

На этом история не закончилась: Петри оспорила результаты, назвав 10 заявлений, которые в ходе исследования были отмечены как «неподтвержденные» или «недоказуемые» и якобы именно поэтому признанные ложными. Что неверно, так как недоказуемые или неподтвержденные утверждения изначально не учитывались при анализе.

В ходе дискуссии, когда приходится подбирать аргументы экспромтом, может случиться так, что представленная информация неточна, а цифры перепутаны или подзабыты. В этом нет злого умысла. Но другое дело, когда ложные утверждения превращаются в привычку или когда речь идет о заранее подготовленном выступлении. Крылатым выражением стало высказывание Уве Баршеля: «Честное слово, повторяю: я даю свое честное слово…» Так 18 сентября 1987 года в ходе пресс-конференции премьер-министр земли Шлезвиг-Гольштейн отрицал, что является заказчиком кампании против своего соперника из СДПГ Бьёрна Энгхольма (шпионаж, клевета и анонимные сообщения об уклонении от уплаты налогов). Воспроизведем точную формулировку: «Помимо данных вам под присягой показаний, я даю вам, гражданки и граждане земли Шлезвиг-Гольштейн, и всей немецкой общественности честное слово, повторяю: я даю вам честное слово! — обвинения в мой адрес беспочвенны».

Запомнилось также дело журнала «Шпигель». По обвинению в государственной измене 26 октября 1962 года арестовали редактора Рудольфа Аугштайна, в редакции провели обыск, а Конрада Алерса, автора опубликованной 10 октября скандальной статьи о бундесвере (под заголовком «Условно обороноспособные»), задержали в Испании. Министр обороны Германии Франц Йозеф Штраус отрицал свою причастность к полицейской операции. В интервью франкфуртской газете «Абендпост» 30 октября он заявил: «Могу смело утверждать, что ни лично я, ни руководство организации (Министерство обороны. — П. К.) не имеем никакого отношения к полицейской операции». А 8 ноября он сообщил нюрнбергской вечерней газете «8-Ур-Блатт» то же самое: «Я не имею к этому никакого отношения. В прямом смысле данных слов». И наконец, 9 ноября уже в бундестаге он настаивал, что «не имеет абсолютно ничего общего со всей этой историей».