Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков
Почему? Потому что англичане воевать не собирались. «В феврале 1936 года новый министр иностранных дел Энтони Иден предложил разрешить Германии занять Рейнскую область и признать ее специальные интересы в центральной и юго-восточной Европе в обмен на ограничение вооружений и гарантии для западной Европы вместо Локарнского соглашения. Пожалуй, ни одно британское предложение не заходило так далеко в признании того, что имело значение для Гитлера. […] Кабинет отверг это предложение и решил сосредоточиться на замене Локарнского соглашения твердой немецкой гарантией для западной Европы вместе с ограничением вооружений в обмен на ремилитаризацию Рейнской области. Иден [не извещая французов! — В. М.] предложил Гитлеру 6 марта начать переговоры на этой основе». Гитлер ввел войска в Рейнскую область без чьего-либо разрешения или уступок. Неудивительно, что после войны Иден долго и путано оправдывался за свои действия, а Фланден возлагал всю вину на англичан{8}. Муссолини тем более не испытывал желания ввязываться в конфликт на стороне держав, выступивших против его экспансии в Абиссинии.
Представители локарнских держав собрались в Лондоне 10 марта. Хёш и военные атташе запаниковали и, оценив шансы войны как «пятьдесят на пятьдесят», телеграфировали в Берлин совет готовиться к выводу войск из Рейнской области. Риббентроп позже сказал, что если бы он был послом, то не допустил бы отправку подобной телеграммы{9}. Подкрепленный его уверениями, Гитлер не дрогнул и 12 марта сделал новое заявление, призвав державы к диалогу, но на своих условиях{10}.
Четырнадцатого марта Совет Лиги Наций решил предоставить Германии слово для оправдания. Фюрер согласился и чуть было сам не отправился в Лондон, но в конце концов послал туда Риббентропа. 18 марта, в день его отлета из Берлина, Фиппс предупредил Идена, что Риббентроп — один из главных сторонников ремилитаризации Рейнской области, что он имеет большое влияние на рейхсканцлера в вопросах внешней политики, хотя говорит ему только то, что тот хочет слышать, и что, наконец, он уверен в прогерманских настроениях британского общества «за несчастным и редким исключением Форин Оффиса и британского посольства в Берлине»{11}.
Риббентропу пришлось действовать в контакте с Вильгельмштрассе, которое представляли его шурин и, по совместительству, начальник 3-го отдела МИДа (ведавшего вопросами Великобритании, Америки и Дальнего Востока) Ганс Дикхоф и Вёрман. Посольство постаралось подготовить благоприятную почву для визита, но представитель фюрера не был настроен на уступки, тем более «попав в явно недружественную атмосферу»{12}. По приезде он сразу встретился с Иденом, который призвал Германию «внести реальный вклад в разрешение кризиса». Риббентроп четко обозначил возможный максимум компромисса: до окончания переговоров рейх не будет увеличивать численность войск в Рейнской области и выдвигать их к границам Франции и Бельгии, добавив, что «реальным вкладом являются великие предложения фюрера от 7 марта»{13}.
Инструкции Гитлера, сообщенные в Лондон по телефону, звучали совершенно недвусмысленно: «Г-н фон Риббентроп должен присутствовать на заседании Совета, но поначалу выжидать и выяснить, какие вопросы будут представлены на обсуждение и в качестве возможного предмета резолюции. Если документ локарнских держав уже представлен Совету и обсуждается или если на него делаются ссылки в ходе дебатов, г-н фон Риббентроп должен спросить, в какой роли германский представитель будет участвовать в предстоящих заседаниях Совета и особенно будет ли он во время дискуссии и принятия резолюции иметь полное равенство со всеми членами Совета [Германия уже не член Лиги Наций. — В. М.] […] Если же Совет примет окончательное решение, что германский представитель не будет участвовать в голосовании или что его голос не будет засчитан, следует формально заявить, что это создает новую и совершенно неожиданную ситуацию для германской делегации, что она должна прежде всего получить новые указания от своего правительства, а до того воздержаться от участия в работе Совета. На этом основании в заседании должен быть сделан перерыв. Если это будет отвергнуто, г-н фон Риббентроп и сопровождающие его лица должны покинуть заседание. […] Если же Совет решит, что вопрос о праве [Германии. — В. М.] на голосование лучше перенести на потом и приступить к обсуждению деталей, следует настоять на немедленном разрешении вопроса»{14}.
Первая, «негативная» часть речи Риббентропа на заседании Совета 19 марта была посвящена изложению официальной позиции Берлина. Собравшихся удивило то, что он произнес ее по-немецки, хотя свободно владел рабочими языками Лиги — английским и французским. «Позитивная» часть напоминала об «исторических и уникальных» предложениях Гитлера от 7 марта{15}. Прений не последовало, так как делегаты выговорились в предшествующие дни: особенно резкой была речь Литвинова. После перерыва состоялось голосование по резолюции, осудившей Германию как нарушителя Локарнских соглашений: 13 делегатов — за, 1 (Германия) — против, 1 (Чили) — воздержался, 1 (Эквадор) — не голосовал. Пока шло голосование, Риббентроп «сидел, скрестив руки на груди и уставившись в окно с видом полного безразличия»{16}, а затем выступил с кратким заявлением протеста. Ситуация до боли напоминала сессию Совета Лиги в Женеве тремя годами ранее, когда в аналогичной ситуации оказалась Япония.
Державы не только осудили действия рейха, но и выработали проект соглашения, который Иден и лорд-хранитель печати виконт Эдуард Галифакс вечером того же дня сообщили германским представителям, давая понять, что дверь не закрыта насовсем{17}. Риббентроп заявил, что пункты, не признающие абсолютный суверенитет Германии над Рейнской областью (ввод войск нейтральных держав, как это было во время плебисцита в Сааре, и запрещение возводить укрепления), принципиально неприемлемы для Берлина и что, если они не будут изменены, он немедленно возвращается домой{18}. Иден попытался уговорить его не делать поспешных шагов, поскольку ему в тот же день предстояло выступать в Палате общин. Речь британского министра была более выдержанной, чем выступления его французского и бельгийского коллег перед своими парламентами. «Риббентропп [так! — В. М.], думаю, не такой уж злодей, — писал Невилл Чемберлен 21 марта сестре Хильде. — Проблема состоит скорее в том, что он лишь подхалим Гитлера, но знает и понимает другие страны, чем, собственно, отличается от фюрера, Геринга и Геббельса, которые мало осведомлены об этом»{19}.
Выслушав доклад Риббентропа, Гитлер 24 марта официально отверг представленный проект, но, верный своей тактике, намекнул на возможность смягчения позиции после плебисцита по вопросу ремилитаризации
Ознакомительная версия. Доступно 27 из 137 стр.