Записки москвича - Дмитрий Владимирович Кошлаков-Крестовский

А от себя добавлю, что здесь в 1948 году венчались мои бабушка и дедушка.

Неумолимо проходит время, сыпется сквозь пальцы как мягкий сухой летний песок Серебряного бора. И вот уже те слова, обороты и выражения, казавшиеся нам совершенно вечными, покоятся на дне исторической сумки, как сказали бы нынче – сленга, доставаемые только для воспоминаний и исторических справок.

Уже остаются в далёком детстве коробки спичек как неотъемлемый атрибут кухни. Уже всё чаще и чаще встречаются электрические, а не газовые плиты. А колонки для нагрева воды у многих ассоциируются с анахронизмом. А ведь совсем недавно, только в 1946 году, магистральный газ «пришёл» в столицу, позволив хозяйкам отказаться от керогазов и керосинок.

Так что же такое «Москательные лавки»? С первого взгляда может показаться, что слово это имеет корни от названия нашего прекрасного города. Но нет, название это исходит от персидских слов «мошк» – «мускус», и означает устаревшее определение предметов бытовой химии. То есть, так назвались магазины, которые потом стали «Хозяйственными».

Именно в этих лавках и продавался «на розлив» керосин, которым заполнялись незамысловатые и чадящие кухонные приборы. В каждой семье был специальный сосуд для хранения жизнеобеспечивающей жидкости, которую наливали большими черпаками из специально оборудованных бочек-хранилищ. Сосуды эти, как правило, были с плотно прилегающими крышками, чтобы въедливый запах продукта переработки «чёрного золота» не распространялся по кухне и не смешивался с дурманящими запахами готовившейся пищи.

Но не только керосин, но и мыло, краски, средства для обращения в бегство различных грызунов и многое другое можно было купить здесь.

Ушедшее, но оставшееся в памяти…

Да, кто из нас не знает эти слова из прекрасного старого московского романса, написанного замечательным Евгением Дмитриевичем Юрьевым. Не прожив и тридцати лет, он успел навсегда оставить след в культуре. Из-под его пера, помимо уже упомянутого романса, вышли такие как «В лунном сиянии», «Зачем любить, зачем страдать» и многие другие.

Но о романсе мы поговорим в другой раз, а сегодня наша тема – ямщики, которые были основным и единственным общественным транспортом до появления конки, а затем трамвая. Так какие они были – ямщики?

Начнём с разделения на три основных «сорта»: лихачей, извозчиков и ломовых.

И, конечно же, первый в этом своеобразном табеле о рангах стоит «лихач». Это элита, даже можно сказать аристократы среди извозчиков. Они стояли в определённых местах – у лучших ресторанов и театров, в местах прогулок горожан и у гостиниц с богатыми постояльцами. Одного кивка для них было недостаточно, а на свист они даже и не трогались. Но, если посулить им щедрое вознаграждение, довозили до места быстрее ветра.

Второй здесь «извозчик», которому стоит только моргнуть, и он, сломя голову, примчится к заказчику. Но везти будет его не быстро и не медленно, а так – серединка на половинку.

И, наконец, «ломовой». Самый дешёвый и медленный способ передвижения. Но, тем не менее, пользовавшийся спросом, особенно для привоза покупок с ярмарок приказчиками и кухарками.

Требования, которые предъявлялись извозчикам в Москве, были четко определены, но выполнялись далеко не всегда. Все они, вне зависимости от «сорта», обязаны были быть не моложе 17 лет, иметь одежду без заплат другого цвета, содержать экипажи в исправности, чистоте, с фартуками – летом, а зимой – с полостями. Во время движения держаться следовало только правой стороны, а ездить умеренной рысью. С наступлением же сумерек следовало зажигать у экипажей фонари и ставить их вдоль тротуара в один ряд. Садиться внутрь карет других экипажей и слезать с козел на главных улицах извозчикам воспрещалось.

Испокон веков москвичи любили и умели придумывать названия-прозвища. Так, собственно, появилось и всем известное – «Труба». Можно подумать, что назвали площадь так от трубы, в которую заточили, как непокорную «царевну», вторую по значению московскую реку – Неглинку. Или от ветров, нет-нет, да гуляющих вдоль бульваров и выносящих как в трубу не успевших спрятаться прохожих. Но нет, всё гораздо проще, название такое придумано от пролома в стене Белого города, а иначе – Трубы.

Площадь была значима и популярна в городе. Ещё до заключения Неглинки в трубу на её замёрзших берегах строились снеговые горы и устраивались кулачные бои. Именно сюда перенесли с Театральной площади такой любимый москвичами цветочный рынок, а вместе с ним и торговцев птицами, рыбками, собаками и другими домашними животными. В торговые дни на площади стоял такой шум, гам и какофония звуков, что порой невозможно было услышать, сколько стоит понравившийся кенор.

На Благовещение благочестивые христиане после праздничной службы приезжали сюда для покупки птиц и выпускали их на волю. Иные продавцы приучали голубей возвращаться обратно, зарабатывая не раз на продаже одной и той же птицы.

На площади стоял и всем известный ресторан «Эрмитаж» с придуманным там и ставшим торговой маркой отечественной кулинарии салатом «Оливье». В этом ресторане, в одном из залов, среди кадок с экзотическими растениями, дабы непрестанно удивлять почтенную публику, сидели несколько человек, свистевших в специальные свисточки, подражая пению соловьёв.

От себя добавлю, что на площадь выходил дом, в котором жила большая семья моей бабушки. У них дома бывал Шаляпин и Москвин. Но это уже другая история.

Значительные изменения начали происходить в Москве после отмены крепостного права. Некогда богатые аристократы теряли свои состояния и были вынуждены расставаться с дорогими сердцу семейными гнёздами. Москва стала меняться быстро и неумолимо, теряя свою камерность и приобретая очертания европейского города. Одним из таких «новых москвичей» был успешный промышленник и финансист Лазарь Соломонович Поляков. Обладая приличным состоянием, он приобрёл у разоряющихся аристократов правую часть Большой Бронной, от угла с Малой до Богословского переулка. Эта часть старинной застройки города утопала в зелени и славилась своими соловьиными концертами. Промышленника упоминал Лев Николаевич Толстой в «Анне Каренине». Описал великий русский писатель Полякова под фамилией Турчанинова, к которому вынужден идти на поклон в поисках должности разоряющийся князь Облонский.

Поляков построил большой дом. Вскоре он получил разрешение на размещение в своём доме «молитвенного учреждения с количеством прихожан до 40 семейств». Состояние Полякова росло, и он, купив ещё несколько прилегающих участков, подал прошение в Строительное отделение «о