Искусство как выбор. История моей жизни - Зельфира Исмаиловна Трегулова

Но в Новгороде и Пскове с Марией Александровной и Риммой Владимировной Савко все было вполне серьезно. Мы впервые оказались лицом к лицу с самыми древними памятниками. И Новгородский кремль, и Софийский собор, и собрание иконописи в местном музее стали открытием и погружением в глубокую, но живую древность. К тому же параллельно с нами в Новгороде оказались наши сокурсники-историки, у которых была археологическая практика под руководством выдающегося ученого Валентина Лаврентьевича Янина, и мы несколько раз приходили к ним на раскоп. Настоящим потрясением стали фрески Феофана Грека в церкви Спаса на Ильине улице. Я помнила черно-белую репродукцию фрагмента этой росписи с Макарием Египетским из тома «Истории русского искусства», который был у нас дома, но в реальности этот фресковый цикл открыл для меня экспрессивную, экстатическую ипостась древнерусского искусства, выросшего из византийских традиций. Незабываемой стала поездка на лодке к церкви Святого Николы на Липне. А потом было знакомство с тем, что сохранилось от уникального фрескового цикла церкви Успения на Волотовом поле, разрушенной бомбой во время войны. Реставраторы десятилетиями собирали «пазлы» из маленьких фрагментов росписей, которые в великом множестве покрывали пол почти уничтоженной церкви, и было трудно представить себе, как они находили точные места, куда нужно было вставить тот или иной цветной обломок.

Потом был Псков, река Великая, псковская архитектура и фрески Мирожского монастыря. Из Пскова мы переехали в Изборск, а затем оказались в Печорском монастыре, одной из немногих действующих обителей в Советском Союзе.

После Изборска часть нашей группы решила поехать в Старую Ладогу, посмотреть Георгиевский собор и знаменитые фрески XII века в барабане купола. На наше счастье в соборе шли реставрационные работы, и ездивший с нами аспирант Александр Каминский, блестящий знаток византийского искусства, договорился с главным реставратором Алексеем Овчинниковым, что нас пустят в барабан. Подниматься нужно было на высоту примерно 25 метров по отвесной стремянке без перил, а я с детства боюсь высоты. Но, сжав зубы и преодолевая страх, я поднялась, глядя только наверх, к дощатому настилу в куполе, в который упиралась лестница. У нас была уникальная возможность рассмотреть эти фрески на расстоянии вытянутой руки, и то, что я увидела, стоило того ужаса, который пришлось преодолеть. Но пришла пора спускаться, и, поглядев вниз, в отверстие настила, я поняла, что, похоже, у меня есть все шансы остаться здесь, наверху, навсегда. Потому что заставить себя лезть вниз я не могла. Не помогали никакие уговоры, хотя все мои сокурсники уже благополучно спустились по почти отвесной стремянке вниз. Тогда один из реставраторов поднялся по лестнице, обвязал вокруг меня прочную веревку наподобие цирковой лонжи, уговорил начать спуск, а сам страховал меня, стоя наверху. Невозможно передать, что я пережила, спускаясь по этой лестнице, вцепляясь руками и ногами в ступени. Когда я наконец завершила свой спуск, Овчинников, глядя мне прямо в лицо, сказал, что никогда больше не пустит в купол ни одну бабу, и я с глубочайшим осознанием вины покинула собор. Нет нужды говорить, что из поезда на Таллин следующим утром я вышла в буквальном смысле на полусогнутых, настолько сильно от напряжения и стресса болели все мышцы.

В Таллине мы пробыли всего один день, но очень памятный – еще и потому, что в одной из церквей каждому из нас дали эмигрантское издание Библии, напечатанное на тончайшей, похожей на папиросную, бумаге. Это была первая Библия, которую я прочитала от начала и до конца, и наконец все события Священного Писания встали на свои места. Но я все равно оставалась формально неверующим человеком, в отличие от ряда моих сокурсников, с которыми мы ходили на рождественские и пасхальные службы в церковь на Воробьевых горах. Потом, позднее, мне объяснили, что я не могу называть себя неверующим человеком, что я – человек невоцерковленный, но во мне есть внутренний стержень и внутренняя вера, которая движет всеми моими поступками. И что на вопрос о вероисповедании мне надо отвечать, что я агностик.

Когда я вернулась на каникулы в Ригу, я увиделась с отцом. Он предложил, чтобы я встретилась с его старшим сыном, учившимся тогда во ВГИКе и тоже приехавшим на лето в Латвию. Я согласилась, хотя мне было немного страшно. Мой единокровный брат оказался очень красивым и воспитанным молодым человеком, который, конечно же, испытывал схожие с моими чувства при знакомстве со мной. По возвращении в Москву мы стали встречаться, он брал меня с собой в Белые Столбы, где для студентов и преподавателей ВГИКа показывали закрытые от широкого зрителя шедевры мирового кино. Так я увидела фильмы Фассбиндера, Шлендорфа и Херцога, Антониони и других выдающихся режиссеров. Мы с мамой часто ходили в Риге в кинотеатр повторного фильма, и именно там я уже смотрела Феллини и Бергмана, но то были старые картины, а в Белых Столбах показывали и новые ленты классиков, и работы режиссеров следующего поколения. Мы с братом постепенно сдружились, а после смерти отца в середине 1980-х стали близкими друг другу людьми.

* * *

Начинался мой второй год в университете, год, когда мы приступили к изучению искусства Византии, Средневековья и Раннего Возрождения. Византию читала Ольга Сигизмундовна Попова – один из самых блестящих университетских преподавателей. Огромное счастье, что она прожила очень долгую жизнь и преподавала до самых последних лет, поэтому у нее училась и моя старшая дочь, и те, кому сейчас исполнилось тридцать.

Так же как и Гращенков, Ольга Сигизмундовна старалась передать нам всю глубину символики и смыслов, зашифрованных в искусстве Византии, и побудить нас к высочайшему эстетическому наслаждению от разглядывания древних памятников. Помню, что про одну только церковь – Кахрие-Джами в Стамбуле – она рассказывала в течение двух академических часов. Когда наконец я в 1996 году оказалась в Стамбуле и впервые шагнула на порог собора Святой Софии, то, что я увидела, казалось, зная наизусть, превзошло все мои ожидания. Так ты интуитивно снимаешь все глубочайшие смыслы, которыми наполнена эта архитектура, из которых она произрастает и о которых так много говорила на своих лекциях Ольга Сигизмундовна. После ее темпераментного, образного изложения лекции Ксении Михайловны Муратовой по искусству европейского Средневековья казались более формальными и суховатыми, но требовательна она была невероятно, и к ее экзамену мы готовились как ни к какому другому.

Про лекции по Раннему Возрождению, которые во втором семестре читал Виктор Николаевич Гращенков, я уже немного говорила – они были просто роскошны! Он исходил своими ногами все улицы и закоулки итальянских городов и часто рассказывал очень занятные истории, связанные с тем или иным