Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф
25 января, понедельник.
Мой день рождения. Позвольте перечислить все события. Л. поклялся ничего мне не дарить, а я, как хорошая жена, поверила ему. Однако он забрался в мою постель с маленьким свертком, в котором была красивая зеленая сумочка. А еще он принес завтрак, газету, где сообщалось о морской победе (мы затопили немецкий боевой корабль[159]), и квадратную коричневую посылку с «Аббатом[160]» внутри — прекрасное первое издание. Так что у меня было очень веселое праздничное утро, но день его превзошел. Меня бесплатно отвезли в город и угостили: сначала в кинодворце, а затем в «Buszards» [чайные комнаты]. Кажется, у меня не было праздника и угощений в честь дня рождения уже лет десять — до этого прекрасного морозного дня, бодрого и веселого, какими они и должны быть, но никогда не бывают. Кинодворец немного разочаровал, поскольку, прождав полтора часа, мы так и не попали на военные картины. Дабы наверстать упущенное, мы успели на экспресс, и я была очень счастлива, читая книгу отца о Поупе[161], весьма яркую и остроумную, — ни единого мертвого предложения в ней. Вообще не помню, когда я в последний раз так радовалась дню рождению — во всяком случае, с тех пор как была ребенком. Сидя за чаем, мы решили три вещи: во-первых, переехать в Хогарт-хаус, если получится; во-вторых, купить печатный станок; в-третьих, купить бульдога и, вероятно, назвать его Джоном. Все три идеи крайне волнительны — особенно станок. А еще мне дали пакет сладостей с собой.
26 января, вторник.
Сегодня утром Л. отправился в школу экономики, я же, как обычно, писала у камина, время от времени прерываясь из-за Лиззи, похожей на ломовую лошадь с грубой шерстью и грязными копытами. После обеда встретила Л. у ворот Кью-Гарденс[162], и мы прогулялись обратно в Ричмонд через сады, которые сейчас, кажется, изобилуют бутонами и луковицами, хотя ни одного ростка толком не видно. Он уже продумал свою книгу про арбитраж — таков уж мужской разум — и, насколько я вижу, готов немедленно приступить к работе, которая (предсказываю) будет иметь большой успех и даст жизнь стольким публикациям, сколько он захочет. Как сказала Молли, вздохнув: «Должно быть, здорово — иметь работающего мужа!». Думаю, куда более странно иметь неработающего. Миссис Вулф[163] и Клара[164] придут к ужину, так что мне надо идти.
27 января, среда.
Миссис Вулф и Клара приходили на ужин. Не знаю, что с ними не так, но лучше и не пытаться понять. Возможно, отчасти их голоса, отчасти манеры? Как бы то ни было, они подарили нам цветы и шоколад. Миссис В. сидела и вязала. Клара курила. Думаю, еврейки чем-то недовольны. Клара уж точно. У миссис В. разум ребенка. Ее все забавляет, но она ничего не понимает, говорит первое, что приходит в голову, постоянно капризничает — то в хорошем настроении, то в плохом. Кажется, что все люди нравятся ей одинаково, как будто они сами одинаковые. Миссис В. рассказала нам, как он ложится спать с корзиной носков под боком, чтобы с утра первым делом начать штопать.
Л. уехал в школу экономики. Я писала, а затем поехала к Джанет. Эмфи и кухарка заболели инфлюэнцей. Меня встретила старшая сестра — проницательная, разумная пожилая женщина, которая взяла все на себя. Джанет выглядела лучше и сказала, что ей лучше. Мы говорили о моем романе[165] (предсказываю, что все будут уверять меня, будто это лучшая книга, которую они когда-либо читали, а за спиной — осуждать, ибо она того заслуживает), о Шелли[166], поэтах и их безнравственности. Она сказала, что в молодости не одобрила бы отношения Шелли с женщинами, при этом старшая сестра изворачивалась и юлила, что затрудняло разговор о морали. Добралась домой, дочитала Поупа и ложусь спать.
28 января, четверг.
Леонард снова отправился на обед с Веббами и заседание комитета. Я снова писала. Нужно отметить, что последние дни очень пасмурные, светлеет лишь около трех часов пополудни, прежде чем окончательно стемнеет. И все-таки эта темнота, я думаю, уже скорее весенняя, чем зимняя. Я решила поехать в Лондон и насладиться шумом Стрэнда, чего, наверное, каждому хочется после пары дней в Ричмонде. Как-то не получается воспринимать Ричмонд всерьез. Полагаю, сюда всегда приезжали для прогулок, и в этом часть его очарования, но иногда хочется серьезной жизни. Пока я одевалась, мои наручные часы упали на пол, а сидя за чаем в магазине на Стрэнде, я обнаружила, что они все еще показывают 16:30, хотя и продолжают тикать. Поэтому я отнесла их во «Frodsham[167]» на Саут-Молтон-стрит, где с большим удовольствием назвала фамилию Маккейб[168] и рассказала, что эти часы принадлежат моей семье уже более 60 лет. «Frodsham» заявляют, что они единственные настоящие часовщики в Лондоне, а все остальные — ювелиры. В автобусе я увидела красивую женщину, которая с трудом сдерживала смех, поскольку ей на колени, словно мешок с углем, свалился внушительных размеров военный, который будто щекотал ее, и чем больше она смеялась, тем милее казалась мне. Примерно раз в две недели один человек кажется мне милым, а остальных я даже не замечаю. Вернувшись домой, я застала Л. торжествующим после заседания комитета. Теперь он волен делать что хочет, а Сквайр всячески намекает, чтобы Л. редактировал для них «Синюю книгу[169]». Ну, «я же говорила». Сегодня пришла новая служанка. Громко насвистывая, Лиззи уехала со свертком из коричневой бумаги. Интересно, куда она отправилась?
29 января,
Ознакомительная версия. Доступно 33 из 165 стр.