Кто взял фальшивую ноту? - Григорий Владимирович Абрамян
Назревал гол.
Васька нервничал. Он подпрыгивал, приседал, бегал из угла в угол, то есть от кирпича к кирпичу: он знал — с Женькой шутки плохи!
А сложнейшая Женькина комбинация закончилась неожиданно. Мяч с немузыкальным звоном влетел в окно музыкальной школы — оно находилось как раз за Васькиной спиной.
Сначала мы остолбенели. Потом послышался голос Кости:
— Спасайся кто может!
Костя сделал два гигантских прыжка и мгновенно скрылся.
Васька выплюнул недожёванный кусок яблока и, не задумываясь, кинулся наутёк. Он по опыту знал, что извиняться за выбитое стекло нет смысла. Главное спасенье — ноги. И — подальше от места происшествия.
Остальные члены футбольной команды, в том числе и Женька, ориентируясь на Васькины серые штаны, топали следом.
О том, что произошло в этот момент в музыкальной школе, мы узнали немного позже — от Пети Люлькина. Но я расскажу обо всём сейчас.
Мяч влетел в зал, где шла репетиция школьного оркестра. Когда вместе с мощным аккордом раздался звон выбитого стекла, все оркестранты опустили инструменты, а Геннадий Максимилианович сердито воскликнул:
— Этого ещё не хватало!
Из глубины оркестра, словно антенна из транзистора, вылезла тощая фигура Кузи-барабанщика. Со злорадством размахивая барабанными палочками, он крикнул:
— Я знаю, кто выбил стекло!
Все обернулись к нему.
— Женька, вот кто!
Петя Люлькин вскочил со своего места, чуть не уронив скрипку:
— Враки! Не верьте ему, Геннадий Максимилианович!
— Хочешь, я выслежу? — продолжал кричать Кузя. — Хочешь?
Чей-то голос из оркестра тихо, но внятно произнёс:
— Предатель, ябеда!
Спор не успел разгореться.
Виной этому был я.
Есть люди, которые в критические минуты плохо соображают. Я как раз из таких. Уставился, как дурак, на проём окна — и ни с места!
Именно в эту минуту за моей спиной выросла фигура коменданта Уточкина.
— Ты что безобразничаешь? — воскликнул он и схватил меня за шиворот.
В разбитом окне появилось рассерженное лицо Геннадия Максимилиановича, и я зажмурился от страха.
Потрясая метлой, спешила к месту происшествия уборщица школы — Мария Ивановна. За ней бежал Кузя с барабанными палочками в руках, за Кузей несколько оркестрантов, среди которых был и Петя Люлькин.
— Давай его сюда, — сказала Мария Ивановна.
— Бери, — ответил Уточкин, передавая меня уборщице. — Держи покрепче.
Мария Ивановна сгребла меня в охапку.
— Пустите, — простонал я и дрыгнул ногами. — У меня все рёбра согнулись.
— У него рёбра гнутся, слышали? А в милицию хочешь?
Мария Ивановна пребольно стукнула меня костяшками пальцев в затылок.
— Шутка ли сказать! Какое стекло выбил! В два человечьих роста да в два пальца толщиной… Ах ты, негодник!
Моя участь была решена, как вдруг нежданно-негаданно на «Площадке встреч» появился Женька.
— Пустите его, — сказал он, подбегая к Марии Ивановне — Стекло выбил я.
Мария Ивановна, отпустив меня, моментально вцепилась в Женьку:
— Ишь заступник явился. И тебе всыплем!
— Он, конечно, он! — злорадствовал Кузя. — Я же говорил!
Вокруг Марии Ивановны бегал Петя и беспомощно повторял:
— Женька, Федя, как же вы это, а?
Но что мог сделать Петя, если в окне опять появился Геннадий Максимилианович.
— Всем в зал! — приказал он.
Женьку увели.
Я остался один на «Площадке встреч»…
Мы переживаем…
Я недолго простоял в одиночестве. На «Площадке встреч» появился Васька. Потом Серёжка. А за ним, вздрагивая и озираясь по сторонам, Костя.
— Не один Женька виноват, — сказал я.
Никто не ответил.
— Это нечестно, — продолжал я.
— А чей удар был последним? — спросил Костя.
— Если хочешь знать, больше всех виноват Васька. Если бы он не пропустил мяч…
— Тоже верно. Не пенальти же били…
— Женьке бы нужно помочь, — сказал Серёжка. — А… вдруг его и так отпустят?
— И правда, что тут особенного? Подумаешь — стекло! Рано или поздно его разбили бы, — заговорил Васька.
— Идёт! — закричал вынырнувший откуда-то из-за угла Гриша.
Из двери музыкальной школы вышел Женька. Вышел и посмотрел — сначала направо, потом налево. Может, и заметил нас, но молча двинулся мимо. Совсем в противоположную сторону. Руки в карманах, голова к небу. Весь непонятный и какой-то очень странный.
Мы догнали его и пошли следом, гуськом, так же молча.
Вдруг Женька остановился и уставился на нас.
— Били? — с жадным интересом спросил Гриша.
Женька не ответил.
— Жень… — сказал Васька, запуская пальцы в шевелюру. — Мы тоже хотели туда пойти, чесслово! Хотели сказать, что не один ты виноват, правда, Федя?
— Эх, ребята! — воскликнул Женька, не обратив внимания на Ваську. — Я слышал настоящую репетицию оркестра. Это так здорово, ребята… Это так…
У него, видимо, не хватало слов, чтобы рассказать нам всё, что он там видел.
— Ну, а стекло? — спросил я.
Женька посмотрел на меня, и лицо его стало скучным и печальным. Кажется, он только теперь вспомнил, что присутствовал на репетиции оркестра не по особому приглашению.
Он тяжело вздохнул.
— Когда меня привели к директору, он сказал: «Отправляйся домой, расскажи всё родителям, а затем займись выбитым стеклом!»
— И всё?
— Потом он повернулся ко мне спиной и больше со мной не говорил. Я мог уйти себе спокойно. Но они начали репетицию, и я остался.
— А Кузя? Ябедничал про драку?
— Он было поднялся, но директор почему-то рассердился на него: «Сметанкин, тебя ни о чём не спрашивают!»
— Значит, директор не знает, где ты живёшь? — спросил Костя. — Тогда и волноваться не о чем!
— Не о чем? — переспросил Женька. — А как я завтра пойду в музыкальную школу?
Женька был прав. Пока он не уладит дела со стеклом, музыкальной школы ему не видать как своих ушей.
— А чего особенного? — сказал Васька. — Ничего особенного: расскажи всё отцу, он отругает тебя, потом даст денег, мы пойдём к дяде Стёпе, он вставит стекло, и дело с концом.
— Не стану я рассказывать отцу, — угрюмо ответил Женька. — Не знаешь ты его… И вообще оставь свои советы при себе.
— Может,