Плюшевые мишки не умирают - Чо Йеын
Женщина из пятьсот восьмой, которая оформила Хваён гостевой пропуск, потеряла младшего брата из-за событий трехлетней давности. Говорят, до этого она была прилежной христианкой, но с тех пор перестала ходить в церковь и теперь все время сидит дома. Эта самая женщина посчитала вполне логичным, что в годовщину смерти брата она увидела, как Хваён, ужасно напоминающая ее маленькую племянницу, спорит с охранником у дома. И с готовностью протянула руку помощи; Хваён же возвращала долг своей искренней верой и утешением. С тех пор прошел уже год. В последнее время они больше беседовали друг с другом, нежели молились. Женщина делилась с ней разнообразными мелочами жизни. Например, интересовалась, приходятся ли девушке по вкусу новые духи, насколько сильно пахнут прибывшие из Англии чайные листья, что она ела на обед или какой фильм посмотрела в выходные. Хозяйка пятьсот восьмой квартиры даже познакомила ее с другими пожилыми людьми из жилого комплекса. Девушка нажала на звонок, и вскоре входная дверь отворилась.
– Заходи, пожалуйста.
С Библией в обнимку Хваён радостно поприветствовала женщину, как и всегда. Лицо напротив показалось темнее обычного. На столе в гостиной, словно ожидая ее прихода, стояла чашка свежезаваренного «эрл грея» с персиком. Хваён не особо разбиралась в чае, но этот был ее самым любимым. Когда она подумала о том, насколько красив солнечный свет, проникающий сквозь панорамное окно, женщина спокойным голосом сказала:
– Больше можешь не приходить.
Хваён чуть не выронила чашку.
– Что-то случилось?
– На прошлой неделе, после того как ты ушла, мне обо всем рассказал соседский мальчик твоего возраста. В той христианской школе-интернате и форму, и название клуба уже давно сменили. Но, что важнее, подобный сбор средств в частном порядке больше не проводят.
В голове стало пусто – ни одна мысль не приходила на ум. Хваён казалось, будто она разучилась говорить.
– Сначала я ему не поверила. Мы же не раз и не два встречались. Уже больше года видимся. Мы о стольком с тобой говорили, я ведь и подумать не могла, что такое возможно. А потом одни мои дальние родственники рассказали, что их ребенок поступил в эту школу. И я решила уточнить. Спросила, есть ли среди первогодок[8] клуба ученица по имени Хван Хваён.
– …
– Знаешь, как я себя чувствовала в ожидании ответа?
– Простите.
И все. Это лучшее, что девушка смогла выдать, с усилием открыв рот. Руки женщины, сжимающие чашку, были смертельно бледны. Даже если бы она прямо сейчас вылила этот чай на неё, Хваён все равно не выдавила бы ни слова.
– Я все понимаю. Тебе нужны деньги. В этом мире деньги много на что нужны. Мне не жаль того, что я отдала тебе. Но я не могу смириться с тем… с тем, что все твои выражения лица, показанные мне, все проведенные между нами беседы – все это вранье. Что вообще в тебе настоящего? Есть хоть какая-то доля правды в том, что я видела или слышала? Говоришь, что ты тоже кого-то потеряла в том инциденте? Что понимаешь мое горе? Не важно, насколько ты молода и отчаянна… Люди так не поступают.
Казалось, сердце вот-вот взорвется. Не то чтобы Хваён не предполагала, что такой день однажды настанет, но уж точно не думала, что будет чувствовать себя так. Словно заставляет страдать дорогого человека, словно ранила его. «Может быть, мне нужно было соскочить до того, как мои эмоции дойдут до этой точки? Но как определить, когда пора?» – размышляла она.
– Давай на этом закончим. Надеюсь, впредь мы видеться не будем.
– Простите, пожалуйста…
Ей хотелось без малейшего промедления покинуть это удушающее пространство. Еще неделю назад оно было комфортным местом для отдыха и работы – теперь же превратилось в ад. Хваён сорвалась с места, но остановилась перед тем, как выйти за дверь. Глядя в спину женщине с безнадежным выражением лица, она тихо произнесла:
– Ложью было не все. Поверьте мне, пожалуйста.
Девушка вышла из жилого комплекса и побежала к метро. Ящик для пожертвований выкинула в мусорку под ожидающим сноса электрическим столбом. Она плохо поступила, и ей хотелось плакать. Но даже если Хваён заплачет, утешить ее будет некому, и сама себя она тоже утешить не сможет, поэтому слезы пришлось проглотить. Вот-вот должна начаться смена. Хваён снова переоделась в туалете на станции метро, после чего в ожидании автобуса обдумывала последние слова, сказанные той женщиной: «Люди так не поступают». «Люди так не поступают. Но ведь в дальнейшем я совершу что-то еще более ужасное. Есть ли во мне хоть какая-то доля правды? Без понятия. Допустим, правда – это содержимое под оболочкой, но что вообще могло остаться у меня после смерти мамы?»
Тем не менее их разговоры и пролитые вместе слезы были настоящими, кто бы что ни говорил. Хваён хотелось поведать женщине хотя бы об этом, но, согласно финалу притчи про мальчика, который кричал «Волки!», среди множества лжи маленькая правда выделиться не может. В автобусе до забегаловки она, словно песню, прокручивала в голове сумму в двадцать миллионов вон. Двадцать миллионов. Ей нужны эти двадцать миллионов. За двадцать миллионов и душу продать можно. Двадцать миллионов. Двадцать миллионов – не такая уж большая сумма[9]. Среди стеклянных высотных зданий, вновь вырастающих в Яму, на двадцать миллионов и не проживешь даже. Но на них можно похитить одного человека. Не важно, каким способом. Хваён закрыла глаза, и в голове раздался чей-то голос. Тот, который до сих пор заставлял ее двигаться дальше.
– Знаешь, почему я этим занимаюсь? Потому что цена человеческой жизни одинакова как под дулом пистолета, так и на лезвии ножа.
«Поэтому я заплачу за нож и пистолет, за правду и месть», – подумала Хваён.
* * *
В мире существует разная ложь. Добрая и злая. Большая и маленькая. Есть ложь, сравнимая с катастрофой, а есть ложь, что на деле не имеет особого значения. Например, когда на вопрос о том, что делал вчера, кто-то вместо «лежа играл в компьютерные игры» говорит: «учился». Или ответы на вопросы о том, когда у тебя день рождения – восемнадцатого или двадцать
Ознакомительная версия. Доступно 15 из 73 стр.