Михаил Елизаров – прозаик, музыкант, автор романов “Земля” (премия “Национальный бестселлер”), “Библиотекарь” (премия “Русский Букер”), “Pasternak” и “Мультики”, сборников “Ногти” (шорт-лист премии Андрея Белого), “Мы вышли покурить на 17 лет” (приз читательского голосования премии “НОС”), “Бураттини”.
“Скорлу́пы. Всё ж не рассказы, а, скорее, литературные «вещи», нарочито выпячивающие следы своей «сделанности». Проще говоря, это четыре различных механизма сборки текста: от максимально традиционного, претендующего на автобиографичность, до «экспериментального» – разумеется, в понимании автора. Сто лет назад формалисты изучали так называемый приём, как самодостаточную сущность текста. Перед читателем четыре различный приёма, четыре формы. Четыре сущности. Четыре скорлупы.
Кубики – это серые панельки, где живут по колдовским понятиям и милицейским протоколам.
Кубики – не Место Обитания, а Язык и Мышление.
Кубики – это жестокие и нежные сны, записанные в тетради в клетку” (Михаил Елизаров).
Михаил Елизаров – прозаик, музыкант, автор романов «Земля» (премия «Национальный бестселлер»), «Библиотекарь» (премия «Русский Букер»), «Pasternak» и «Мультики», сборников «Ногти» (шорт-лист премии Андрея Белого), «Мы вышли покурить на 17 лет» (приз читательского голосования премии «НОС»), «Бураттини», «Скорлупы. Кубики».
«Юдоль» – новый роман.
«Будто бы наш старый двор, где стоял гроб с бабой Верой. Только она жива, как и сестра её Людмила, дядя Михаил, дед Алексей. Все нервничают, ждут транспорт с сахаром. Баба Вера показывает, что у неё три пальца на руке распухли. У дяди тоже: большой, указательный, средний. И у Людмилы с дедом Алексеем. Приезжает, дребезжа, допотопный грузовик, извечный советский катафалк – там мешки. Набегает вдруг толпа соседей – сплошь одутловатые пальцы! Я спрашиваю: „Почему?“ Родня в ответ крестится. Смотрю на мою правую кисть – отёкшее до черноты троеперстие. Крещусь ради приличия со всеми, а дядя уже взвалил на спину мешок сахара, поволок. „Юдоль“ не роман, а реквием…» (Михаил Елизаров)